Пусть же ныне явит и нам имена и лики тех,
Некоторые верующие усматривают в этом апокалиптический смысл: символическую передачу власти архистратигу Михаилу, в соответствии с древним пророчеством:
Глава 4
Великий Собор 1917–1918 гг. о церковном управлении
Взаимное влияние и глубокое единение Церкви и государства – основной стержень константиновской эпохи христианской истории. В частности, если вся таинственно-литургическая структура Церкви определилась до начала этой эпохи, концентрируясь вокруг простой формулы:
Крушение основных очагов этой государственности: западно-римской, византийской и, наконец, российской – каждый раз ставило Церковь перед необходимостью выяснения и закрепления тех основ церковной организации, которые вытекали из самой природы Церкви и должны были сохраняться, невзирая на изменения в жизни человеческого общества. И каждый раз это была подлинно творческая, если не сказать более – пророческая задача. Гибель православной монархии вынудила соборный разум Русской церкви приложить огромные духовные усилия к решению этой задачи, неожиданно приобретшей первостепенную практическую важность.
Задача эта продолжает решаться и ныне. Мы призваны теперь пожать плоды того исключительного по глубине и содержательности опыта, который приобрела Русская церковь в борьбе за прояснение и развитие канонических основ своего бытия как единого духовно-телесного организма. Быть может, приобщение к этому недостаточно осознанному опыту поможет найти путь к восстановлению ныне утраченного единства Православной российской церкви. Более того, автор дерзает предположить, что этот опыт необходим не только для свершения грядущих судеб Русской церкви, но окажется ценным вкладом в искания и усилия Церкви вселенской, стремящейся осознать и осуществить свою онтологическую структуру в соответствии с Божественным замыслом.
Основу Православной церкви как единого целого образует епископат. Согласно древнейшим православным канонам, епископ обладает всей полнотой учительной, распорядительной и тайносовершительной власти в пределах своей епархии. Пресвитеру (священнику) эта власть, и притом не в полном объеме, лишь делегируется епископом. Только за епископом сохраняется абсолютное и решающее право «воспроизводства» иерархической структуры Церкви – он может рукополагать не только священников, но и других епископов. Наконец, только собор епископов правомочен принимать решения, касающиеся судеб Поместной церкви в целом.
Именно решающая роль епископата в Церкви побудила Петра I и его наследников принимать самые энергичные меры к тому, чтобы лишить русского епископа какой-либо самостоятельности, превратить его в почетного, но безвластного государственного сановника. По свидетельству Лескова, замечательного церковного бытописателя прошлого века, епископ представлял собой своего рода «живую икону», чисто символическую фигуру, почитаемую народом, но лишенную с ним реальной связи. Существовал глубокий разрыв между епископатом (и приближенным к нему высшим «ученым монашеством»), с одной стороны, и рядовым духовенством и монашеством, погруженными в толщу верующего народа, с другой. Образно говоря, кровообращение между главой и телом Российской церкви на протяжении веков было крайне затруднено.
Процесс восстановления нормальной церковной жизни, начатый трудами митрополита Филарета Московского, шел очень медленно, встречая могущественное сопротивление со стороны придворных кругов. Только Николай II решился по-настоящему пойти навстречу восстановлению русской церковности. Развернувшаяся при нем деятельность церковной группы Антония Вадковского (митрополита Санкт-Петербургского) и затем Предсоборного присутствия – подготовила церковное сознание к предстоявшим глубоким реформам. Отражением этой подготовительной работы была, в частности, программа последнего «предреволюционного» московского митрополита Питирима (Окнова). До этого он был ректором Санкт-Петербургской семинарии, затем экзархом Грузинской церкви, где служил на грузинском, мингрельском, осетинском и абхазском языках и осуждал политику русификации Кавказа.