«Трагическая эротика»

В этих условиях весной 1915 года вновь стали выдвигаться обвинения в адрес Сухомлинова. А после отставки Сухомлинова в июне 1915 года, после возбуждения против него следствия в июле того же года, и в особенности после ареста бывшего военного министра в апреле 1916 года, даже самые осторожные и лояльные современники готовы были поверить фантастическим слухам, общество с уверенностью провозгласило его «изменником» задолго до окончания следствия. Еще до революции не только русская периодическая печать, но и зарубежная пресса с уверенностью писала: «… если его дело будет разбираться публично, оно раскроет ужасные вещи». Бывший военный министр стал олицетворением измены, молва приписывала ему всевозможные злоупотребления и преступления прошлого, появились и получили распространение слова «мясоедовщина» и «сухомлиновщина». Сухомлинов был осужден общественным мнением задолго до суда над ним, в популярных иллюстрированных изданиях появлялись изображения генерала с петлей на шее. Число обвинений в его адрес все возрастало. Так, Сухомлинова, бывшего командующего войсками Киевского военного округа, обвиняли даже в содействии убийству П.А. Столыпина1446. Перевод же его из тюрьмы под домашний арест в октябре 1916 года усилил подозрения в адрес верховной власти. После этого многие жители страны причину военных неудач стали искать в окружении царя, и самую большую неприязнь вызывали царица и Распутин1447. Предателем провозглашали впоследствии Сухомлинова и некоторые мемуаристы, не был исключением и А.Ф. Керенский, несмотря на то что открытый суд, состоявшийся в 1917 году, после свержения монархии, не подтвердил этого обвинения, даже невзирая на серьезное давление со стороны общественного мнения и прямые угрозы революционной улицы1448.

Вместе с тем неверно было бы объяснять возникновение антидинастических слухов лишь своеобразным «эффектом домино»: дело Мясоедова порождает дело Сухомлинова, а последнее приводит к появлению слухов об измене императрицы и даже самого императора. Как видим, различные слухи о прогерманских симпатиях императрицы, о планах «немецкой партии» заключить сепаратный мир с врагом возникали еще до ареста Мясоедова. Однако решения «компетентных» военных и судебных властей, ставшие известными обществу, значительно способствовали распространению подобных невероятных слухов, официально удостоверяя их «достоверность».

Выступления в печати и в Государственной думе, подтверждавшие, казалось, справедливость слухов, не основывались на проверенных и доказанных фактах, но цензура соответствующих публикаций воспринималась как дополнительное доказательство их достоверности и провоцировала волны новых слухов. Особое значение имели выступления П.Н. Милюкова, В.М. Пуришкевича, А.Ф. Керенского и других депутатов Думы в ноябре 1916 года, воспринимавшиеся как обвинение «молодой императрицы» в измене. В многочисленных апокрифах, распространявшихся по всей стране, эти и другие обличения были сформулированы крайне резко, хотя и сами по себе выступления были необычайно дерзкими (Керенский, например, говорил об «оккупационном режиме», управлявшем страной). Тот факт, что эти обвинения выдвигали депутаты разных политических взглядов, в том числе и правые политики, также убеждал общество в их достоверности.

Уже в годы войны высказывалось даже невероятное предположение о том, что организаторы антигерманских акций по преследованию «немецкого духа» изначально сознательно преследовали тайную цель дискредитации императрицы, подобные предположения высказывали даже некоторые члены императорской семьи1449.

Фактически и сама царица обвиняла в этом Ставку и лично великого князя Николая Николаевича. Со слов А.А. фон Пистолькорс, сестры Вырубовой, которая, в свою очередь, узнала об этом от артиллерийского офицера графа С.А. Ребиндера, она сообщала царю, что прибалтийские бароны, измученные преследованиями властей во время войны, направили своего представителя в Ставку. Верховный главнокомандующий якобы признал справедливость их жалоб, но отвечал, что ничего не может сделать, ибо «приказания идут из Царского Села», т.е. обвинил в этом Николая II или (и) царицу1450.

В это время императрица готова была поверить всему дурному, что говорили про бывшего Верховного главнокомандующего, однако большую опасность для нее представляло не недовольство немецких баронов, а убежденность многих жителей страны в том, что остзейских немцев власти преследуют недостаточно, а причиной тому – предполагаемое противодействие самой Александры Федоровны, покровительствующей своим «землякам».

Однако царица сама внесла известный вклад и в распространение этих антинемецких слухов, и в развитие темы шпиономании. Она искренне подозревала видных чинов Ставки в измене и информировала об этом Николая II, опасаясь, что некие «шпионы», находящиеся в штабе Верховного главнокомандующего, «сразу дадут знать германцам»1451.