Трагические судьбы

Естественно, горьковские ссыльные не знали, что 29 августа на заседании Политбюро ЦК КПСС состоялся разговор, темой которого была их жизнь в Горьком. Вот рабочая запись этого заседания:

«Горбачев. В конце июля сего года ко мне с письмом обратился небезызвестный Сахаров. Он просит дать разрешение на поездку за границу его жены Боннер для лечения и встречи с родственниками.

Чебриков. Это старая история, она тянется уже 20 лет… Применялись соответствующие меры как в отношении Сахарова, так и Боннер. Но за все эти годы не было допущено таких действий, которые нарушали бы законность… Что касается Сахарова, то он, как политическая фигура, фактически потерял свое лицо и ничего нового в последнее время не говорит. Возможно, следовало бы отпустить Боннер на 3 месяца за границу… Конечно, попав на Запад, она может сделать там заявление, получить какую-нибудь премию и т. д… По мнению специалистов, если Сахарову дать лабораторию, то он может продолжить работу в области военных исследований. Поведение Сахарова складывается под влиянием Боннер.

Горбачев. Вот что такое сионизм.

Чебриков. Боннер влияет на него на все 100 процентов. Мы рассчитываем на то, что без нее его поведение может измениться.

Зимянин. От Боннер никакой порядочности ожидать нельзя. Это — зверюга в юбке, ставленница империализма.

Горбачев. Где мы получим больше издержки — разрешив выезд Боннер за границу или не допустив этого?

Шеварднадзе. Конечно, есть серьезные сомнения по поводу разрешения Боннер на выезд за границу. Но все же мы получим от этого политический выигрыш…

Рыжков. Я за то, чтобы отпустить Боннер за границу. Это — гуманный шаг. Если она там останется, то, конечно, будет шум. Но у нас появится возможность влияния на Сахарова. Ведь сейчас он даже убегает в больницу для того, чтобы почувствовать себя свободнее.

Кузнецов. Случай сложный. Если мы не разрешим поехать Боннер на лечение, то это может быть использовано в пропаганде против нас.

Алиев. Однозначный ответ на рассматриваемый вопрос дать трудно. Сейчас Боннер находится под контролем. Злобы у нее за последние годы прибавилось. Всю ее она выльет, очутившись на Западе.

Горбачев. Может быть, поступим так: подтвердим факт получения письма, скажем, что на него было обращено внимание и даны соответствующие поручения. Надо дать понять, что мы, мол, можем пойти навстречу просьбе о выезде Боннер, но все будет зависеть от того, как будет вести себя сам Сахаров, а также от того, что будет делать за рубежом Боннер».

Требуются комментарии? Разве что для справки добавлю: не милосердие двигало Горбачевым, ему предстояли две важные встречи — с Рейганом и Миттераном. Он опасался, что если он откажет в просьбе Сахарову, то его собеседники будут обвинять его в насилии над инакомыслящими. И второе: фамилия Елены Георгиевны — Боннэр, а не Боннер.

В мае 1991 года проходили Сахаровские чтения. На них присутствовал Горбачев. Вечером он позвонит своему верному помощнику Черняеву, который и уговорил его пойти на мероприятие: «Если б не рядом в ложе Соареш, встал бы и ушел. Эта Боннэр… все мне навесила: Сумгаит, Баку, Карабах, Литву, кровь, диктатуру, «в плену у правых», у номенклатуры… И подумать только: вошел в ложу глава государства, никто головы не повернул, вечером едва мельком по ТВ показали… Вслед за Боннэр Орлов «понес» всю мою политику. Возносят хвалы морали, нравственности, апеллируют к облику Сахарова и тут же изрыгают ненависть, злобу, провоцируют месть… Как с этими людьми вести дела? Кто, по их мнению, освободил Сахарова?»

Очень был огорчен Михаил Сергеевич.

Но кто же действительно освободил Сахарова? У меня большое подозрение, что освободил он себя сам. Страна начинала жить по его принципам, а эти принципы несовместимы с подавлением личности за политические убеждения. Горбачев не мог не освободить Сахарова.

Боннэр: «Я устала от клеветы, от травли, от милицейских постов, постоянной слежки — беззаконности всего, что с нами происходит».

Ссылка длилась семь лет. Не тюрьма, не лагерь. Не Сибирь. Вполне комфортная по тем временам квартира. Но как же тяжело быть ссыльным. Тяжело без общения. Нервирует постоянный прицел видеокамеры. Невозможно просто разговаривать, когда знаешь, что каждое твое слово записывается на пленку. Невыносимо терпеть наглые, хамские выпады людей из органов. Бесчеловечное обращение в больнице. Невозможно читать публикации в советской печати, сочащиеся ложью и злобой.

Невыносимо морально, тяжело физически. Вот строки из письма Елены Георгиевны Андрею Дмитриевичу: «Я устала от клеветы, от травли, от милицейских постов, постоянной слежки — беззаконности всего, что с нами происходит. Я устала от бездомности, от ощущения ненависти твоих детей, от неверия им и ожидания, что кто-нибудь из них тебя предаст. Я мучаюсь от того, что мы ничем не можем помочь друзьям; сомневаюсь, не бесплодны ли страдания тех, кто сейчас в Мордовии, Перми, Казахстане… Я устала от разлуки с мамой и детьми, от того, что все беды, все границы мира и борьбы за мир — идут прямо через меня, через мое сердце…»