Трагический эксперимент. Книга 3

А. К.: Полная свобода. Полная свобода высказывания для всех партий без исключения. В наше время «Правда», до июльского восстания, и все остальные левые органы так же были свободны, как и органы либеральные и какие угодно другие. Свобода печати, свобода слова, свобода совести — всё это было сразу введено в России и было принято восторженно всем населением. В этом была сила Временного правительства, которое физической силы вообще не имело.

А. Л.: Хорошо, вот происходит перемена… Одновременно на фронте идёт упорная борьба с внешним врагом. Какова была точка зрения Временного правительства на войну?

А. К.: Мы все считали (я не говорю о двух членах, которые имели несколько иные точки зрения), что новая Россия, опирающаяся на новые пришедшие к власти и сочувствовавшие слои населения, не может воевать за империалистические, безгранично хищные, я бы сказал, цели войны. Но мы считали, и это было сказано в нашем первом манифесте к народу, что Россия должна защитить свои рубежи. А так как тогда была не только война между Россией и Германией, а мировая всеевропейская война, когда все великие державы распались на два враждебных лагеря, <…> судьбы всех народов Европы, распавшейся на две коалиции, были скованы между собой, то надо бороться за новые цели войны, но нельзя выходить сепаратно из общей войны, тогда и бывшие друзья, и бывшие враги, одинаково, вместе растащат достояние России.

А. Л.: Но на российском небосклоне появляется новая величина — это партия большевиков. Каково было отношение Временного правительства в самом начале к этой партии?

А. К.: Такое же, как и ко всем остальным. Но <…> как только было получено сообщение, неожиданное для Ленина, что вместо торжества реакции реакция вообще исчезла и власть перешла в руки представителей народа, он прислал директиву, телеграмму, в Стокгольм своим едущим в Россию домой эмигрантам, в которой говорилось: никакого доверия новому правительству. <…> Он сразу и безоговорочно занял позицию, враждебную новой народной свободной России. Ещё можно было как-то понять, когда при старом режиме, живя в Швейцарии, в своём социал-демократическом журнальчике он писал, что при всех условиях поражение России — самое меньшее зло… Потому что русское правительство есть центр, ядро европейской реакции. Но ведь этого же больше не было! Ведь если бы он не был ничем связан, если бы не было этой безумной идеи, что нужно превратить Россию в плацдарм (о чём он говорил иностранным журналистам, когда большевики пришли к власти) — в плацдарм авангарда западного пролетариата, где будет настоящая индустриальная рабочая пролетарская революция, — чуть ли не через 6–8 месяцев после российской… Несмотря на это, никаких препятствий, чтобы российская большевистская рабочая партия существовала на равных условиях со всеми остальными, не было.

А. Л.: И таким образом, с вашей стороны не было также никаких препятствий к приезду Ленина в Россию?

А. К.: Не было никаких препятствий. Но все остальные эмигранты, за тем исключением, которые поехали вместе с Лениным через Германию, они всё ждали тогда проезда через союзные страны и Швейцарию (это было довольно долго и трудно). И все они вернулись в Россию более или менее благополучно, раньше или позже, в течение марта и апреля. Я не буду сейчас говорить обо всей закулисной стороне этой истории, которую я отлично знаю, но с самого начала возвращения эмигрантов в Россию после амнистии, с самого начала группа Ленина и Мартова[12], эсдека-интернационалиста, через немецких социал-демократов вошла в сношения с Берлином, чтобы получить проезд в Россию через воюющие с ней страны.

А. Л.: Но некоторые выражали мнение, что у него не было другого выхода. А теперь вы говорите, что другие эмигранты приехали в Россию [иначе].

А. К.: Выход был, другие же приехали. Надо было набраться терпения. Тот же Павел Николаевич Милюков, которого с самого начала стали представлять, как совершенно дикого реакционера, — он выбивался из сил, чтобы добиться от западных союзников пропуска в Россию. И он бы [Ленин] добился. И Троцкий, который был арестован, возвращаясь из Нью-Йорка в Англию. Он по требованию Милюкова был освобождён и приехал в Россию. Но этот проезд Ленина и его партии, и кое-кого из эсдеков и левых эсеров, через Германию нельзя понять, не зная тех переговоров, тех соглашений, той организации, которая уже тогда была готова к действию.

А. Л.: Вот мы и приходим тогда к положению, что во время Временного правительства неожиданно большевики начали подготавливать путь.