Трагический рейс

Но через несколько дней нам представился счастливый случай. Возвращаясь с нашего разбитого судна, откуда принес несколько обломков, которые еще могли пригодиться, я встретил на пляже Жозе с ружьем в руках. Она бежала навстречу мне, дрожа от волнения.

— Анри! Скорей! Я нашла большую игуану! Она в яме, у дюн.

Жозе рассказывает, что она увидела ящерицу, когда та пересекала пляж и спускалась к морю. Заметив ее, игуана сделала пол-оборота и закопалась в песок.

На дне ямы, похожей на огромную кроличью нору, я различаю только квадратик серой кожи. Пробую дотянуться до игуаны, но она спряталась на значительной глубине, и мы начинаем выгребать песок руками, напоминая двух собак, отрывающих кость. Расширяем отверстие до тех пор, пока мне не удается схватить игуану за хвост. Тяну как бык, но ни черта не получается, как если бы я пытался извлечь корень дуба. Мощные когти игуаны вросли в землю, и нам приходится копать еще глубже, отрыть настоящий кратер, прежде чем мне удается сдвинуть животное с места. Жозе снимает рубашку — единственную одежду на двоих, и я обертываю ею руки, как это делают головорезы перед дракой, опасаясь, что игуане надоест грубое обращение и она в свою очередь попытается напасть на меня! Ящерица начинает медленно скользить: появляются огромные задние лапы, за ними круглое туловище, потом передние лапы... Я вытаскиваю ее левой рукой, держа ружье в правой. Как только появляется голова, стреляю в упор в толстый череп. Без малейшего содрогания животное обмякло, и я извлекаю его голыми руками. Эта игуана превышала в длину метр и весила около 12 килограммов. Казалось, что смотришь на ящерицу в телескоп. Весьма неприятно снимать с нее кожу и потрошить. Кожа игуаны исключительно жесткая, а мы не были специалистами по свежеванию и вначале действовали неумело. Но наш труд вознагражден. Мы теперь на два дня обеспечены пищей, и какой пищей! С аппетитом уплетаем почки игуаны, котлеты, рагу и великолепный бульон «по-батерстски» из ее хвоста. На вкус мясо напоминает козлятину, но более крепкое и нежное. А может быть, мы попросту были очень голодными?

В желудке игуаны обнаруживаем маленькую черепаху, проглоченную целиком, как облатка аспирина. Но панцирь уже мягкий и частично переварен.

18 Конец каникул

Теперь мне трудно воспроизвести в памяти те дни во всех деталях. Они тянулись безнадежно долго. События, нагромождающиеся в воспоминаниях одно на другое, были разделены тогда интервалами и, казалось, продолжались всю нашу жизнь. Думаю, это объясняется тем, что в течение двух месяцев мы жили очень напряженно и прошли более долгий путь в познании самих себя, чем большинство людей за 60 лет.

Отказавшись от намерения совершить еще одну экспедицию, правда, меня мучали угрызения совести и сознание невыполненного долга, так как тайна пролива Апсли осталась неразгаданной, я собираюсь теперь соорудить плот. Все чаще и чаще дуют ветры с севера и северо-востока, хотя сухое время года еще полностью не установилось. К работе я приступаю без особого задора, скорее чтобы занять свои мысли и руки, чем по другим соображениям. Если нам повезет, плот будет дрейфовать при восточном ветре и обратном течении, изменившем свое направление под влиянием нового муссона. Мы пойдем вдоль берега и, даст бог, достигнем мыса Форкрой (я одержим этой мыслью!). Это позволит нам избежать длинных переходов невозможной переправы через эстуарии и одновременно захватить с собой все необходимое, чтобы прожить несколько дней. Во всяком случае, мы возьмем больше, чем смогли бы унести на своих спинах, даже будь мы менее истощенными. Но я понимаю, что в таких рассуждениях слишком многое принимается за уже достигнутое. Кроме, так сказать, «нормального риска» в виде подстерегающих нас рифов, акул и штормов, где гарантия, что, преодолев все эти препятствия, мы не будем отнесены в открытый Индийский океан, причем в такую пустынную его зону, куда не заходит ни одно судно? Хороши мы будем!

Когда время от времени Жозе спрашивает меня: «Скажи, мы не умрем?» — отвечаю ей с напускной веселостью: «Об этом не может быть и речи, мы не из тех, кто позволит убить себя!» Но в глубине души я далеко не такой оптимист. Разумеется, человек, приговоренный к повешению, может надеяться на помилование в последнюю минуту, когда он подымется на эшафот; смертельно больной тешит себя тем, что за короткий срок будет изобретен чудодейственный препарат и врачи спасут его от смерти. Но в нашем положении не приходится рассчитывать ни на помилование, ни на медикаменты. Хватит ли у меня сил, чтобы соорудить плот? Допустим, что мне это удастся, но не рискуем ли мы затеряться в неизвестности, где нам угрожает еще более жестокая агония, чем здесь, на острове?

Вот запись из моего дневника от 18 марта.