Трагический рейс

Постепенно до нашего сознания доходит, что нельзя спокойно ждать на берегу, пока кто-то придет к нам на выручку. Чем больше мы здесь живем, постоянно удлиняя радиус наших вылазок, тем сомнительнее становится, что помощь придет к нам извне. Разве что кто-нибудь случайно сюда забредет, но это может произойти и через несколько лет! Судя по тому, что успели повидать даже на самом острове, мы попали в полную изоляцию. Вокруг эстуария — стремительные реки, через которые трудно переправиться на хорошей лодке, не говоря уже о переходе вброд при многодневных экспедициях по острову, когда нужно брать с собой припасы. Перед нами рифы да мели, уходящие далеко в открытое и всегда пустое море. Морские судоходные пути проходят в 100 милях к северу, и никакому судну нет смысла плавать в этих водах. А над нами такие же пустые небеса. Ни один самолет не пролетит. Ничто не нарушает безмолвия ни днем, ни ночью, кроме прибоя. При отливе его грохот напоминает отдаленные раскаты грома, а во время прилива — бешено несущиеся поезда. Мы могли бы считать себя единственными жителями необитаемой планеты, первобытного мира, только что восставшего из морского ила, если бы не находили порой какие-то следы цивилизации, выброшенные на песок при отливе: электрическая лампочка, поплавок, оторвавшийся от сети, уродливая корзина для бумаги из голубого пластика. Жалкие признаки мира, в существование которого нам становится все труднее и труднее верить.

Надо прямо сказать, что то место, куда мы попали, малопривлекательно как для деловых людей, так и для туристов! Мне вспоминаются истории о кораблекрушениях в Южных морях, где пострадавшие, едва добравшись до берега, тут же утоляют свою жажду кисло-сладким молоком кокосовых орехов; где папаи, манго, бананы, саго сами лезут в руки; где кишат кокосовые крабы, а рыбы коралловых рифов как будто ждут, чтобы вы их поймали. Мы знавали такие острова в Индонезии, и там действительно можно было бы беспечно ждать спасения в течение нескольких лет. Но здесь, как видно, нет ничего, что помогло бы нам выжить: ни плодов на суше, ни рыбы на отмелях. Никакой безумец не будет пытаться совершить длинный и опасный переход к этим берегам, не представляющим ни малейшего интереса.

Охотно верю, что все земли нашей планеты, которые могут поддержать жизнь человека, населены: живут же эскимосы и бедуины в таких местах, где, казалось бы, и мыши нечем питаться. То обстоятельство, что наш остров, видимо, необитаем, тоже не свидетельствует в пользу его ресурсов.

Пока что единственным бурным проявлением жизни, с которым нам пришлось столкнуться, были москиты. За последнее время мой дневник превратился в сплошное монотонное стенание по поводу безнадежно бессонных ночей и пасмурных дней, когда мы, продрогшие под дырявой кровлей, расчесываем кожу до крови. Возьмем наудачу одну запись.

«Вторник 31 января. Не сомкнули глаз всю ночь. В 3 часа утра, заживо пожираемые москитами, курим и пьем какао. Немного позже разражается гроза, которая по крайней мере обеспечивает нас значительным количеством пресной воды. В конечном счете мы засыпаем лишь на рассвете и поднимаемся не раньше полудня».

Пополудни, поскольку нога болит немного меньше и я в состоянии предпринять более дальние походы, отправляемся на разведку. В надежде встретить какое-нибудь съедобное животное я захватил ружье. Мы видели много следов, пересекавшихся на песке, довольно странных и непостижимых для горожан. Но никакой живности не обнаружили, кроме нескольких крохотных птичек. Нашего «дикого орангутанга» мы оставили стеречь лагерь, привязав его бечевкой к колышку кухни. Он принялся неистово вопить от ярости и отчаяния, как только увидел, что мы спускаемся к пляжу.

В 300 метрах от лагеря густая заросль молодых мангров раздвигается, образуя довольно обширную проталину, затопленную озерком с солоноватой водой. Это водохранилище наполняется при приливах и питает мутный ручей, ограничивающий наш лагерь. Он впадает дальше в реку, текущую на восток. Пробираемся сквозь своеобразную изгородь из густого кустарника и попадаем как бы в другой мир: голый, дикий, искрящийся берег сменяется прохладой и свежестью лесопарка: розовато-кремовые стволы больших эвкалиптов, ковер мертвых листьев, гирлянды лиан, похожих на жимолость. Поразительно умиротворяющий ландшафт. Вдали за кустарником виднеются рощи, пронизанные солнцем. Продуманный беспорядок английского парка, выдержанного в зелено-серых тонах, спокойного и безмолвного. Приближаемся к продолговатому пруду. Это всего лишь неглубокая впадина, где собирается дождевая вода. До середины пруда растут эвкалипты. Пробую воду на вкус. Она слегка солоноватая, окрашена в темно-коричневый цвет разложившимися листьями и не внушает желания утолить жажду, но в случае крайней необходимости пить ее можно. (Такие прудки аборигены называют «биллобангами». Этим красивым названием я буду пользоваться в дальнейшем.)