– Ну, милая моя, решать, конечно, в этом случае только тебе и твоему сердцу – со вздохом закатив светло-табачные глаза произнёс Джованни – Как ты сама слышала, он явно собирается бороться за твою руку и сердце, и, если тебя прельщает выгодная партия, то моя обязанность – лишь быстро собрать свои вещи и исчезнуть, просто, как ты говорила, он был хорошим другом твоих родителей, они хотели, чтобы ты вышла за него, да и он явно настроен на войну. Так уж старательно пытался выставить меня в твоих глазах настоящим распутником и дешёвым куртизаном, как будто сам вёл монашеский образ жизни. Он будет ещё тебе наговаривать на меня всякое специально, чтобы я опротивел тебе о моём прошлом в публичном доме, многое гадкое выдумает, а где-то и правду скажет. Потому что понимаешь, милая, когда тебе всего шестнадцать, а у тебя ни крыши над головой, ни гроша в кармане, ни единой родственной души в городе, будешь на многое готов, лишь бы заработать на жизнь, и в тот период жизни всякое бывало, но всё равно не спеши к нему. Я тебя сразу предупреждаю, что я лично знаю его только с плохой стороны. Его первая жена была редчайшей красавицей, моложе его на двадцать лет, а он не только не уважал и не любил её, он все нервы ей извёл за их недолгий брак своими изменами и внебрачными детьми, подобными моей сестричке Фаутине. У него трое внебрачных детей, не считая законного сына, который на два года только младше тебя. Мыс ним знакомы не только потому что он – отец Фаутины, и приезжал иногда увидеться с ней и дать нашей матери жалкий мешочек меди, он был постоянным клиентом борделей, не один раз видел, как он приезжал к соседнему зданию к куртизанкам, выбирал себе девиц покрасивее. Он ни к одной своей женщине не относился с уважением, при его деньгах и родословной он никого не считал за человека кроме себя. Таких коротких отношений, как с моей матерью Дзанеттой, у него всегда хватало, и тебя он воспринимает ровно так же, как и первую жену, и всех своих любовниц, просто ещё одна красавица в его коллекции, будь осторожней с ним…
Генриетта, женственно поправила пышный подол платья, каштановые локоны, тень от густых ресниц упала на нежное смущённое личико, и последовал ответ юной леди:
– Джованни, любимый, ты знаешь, как я доверяю тебе, когда-то я была лучшего мнения о графе Коломбо, он сейчас пытался высмеять тебя, а, получилось, показал с худшей стороны только самого себя, я когда-то отказала ему из-за большой разницы в возрасте и высокомерного характера. Но, когда я сегодня узнала о нём столь неприятные вещи, да ещё он подтвердил их своим заносчивым поведением, я разочаровалась в графе Коломбо окончательно. И меня в тебе подкупает твоя честность со мной, ты говоришь со мной без прикрас честно, как есть, поэтому я могу доверять тебе. Я точно знаю, что, если ты говоришь, что любишь – значит, любишь, если полюбишь другую – я первая узнаю об этом, ты не будешь смеяться надо мной моей спиной …
… Джовано и Генриетта ещё немного посидели в молчаливой задумчивости, а потом решили все дела уже решать завтра, а пока лечь спать, слишком уж много неопределённостей для них было в этой ситуации.
… А на следующий день Джовано устало сел за большой массивный позолоченный дубовый стол с печальной мыслью: «Да, как и говорил Ромео, появление первого же знатного и богатого жениха хорошенько растревожило наши чувства, ведь ей, наверное всё равно захочется выйти замуж, и уж не за альфонса, на который будет на деньги жены жить, а за достойного кавалера, хотя графа Коломбо тоже уж шикарной партией не назовёшь, Генриетта может себе и более красивого молодого кавалера найти, и при этом не менее знатного и обеспеченного, такие истинные леди – завидные невесты, но что делать мне? Смириться с неравенством, уйти скорей или всё-таки попробовать устроить своё счастье, посвататься к ней? Но где мне взять мужества и силы переступить через страх отказа и признаться ей в том, насколько серьёзны мои чувства и что я уже сам хочу обвенчаться и ней, чтобы наш брак был законным? Нужен ли я ей такой, вечный неудачник, из-за которого и она в передряги попадает ещё в качестве мужа? Как же удержать её? Как побороть сомнение и всё-таки сделать заветное признание и предолжение?..».
И у молодого человека перо, будто само собой, перо слегка тронуло чернила и быстро заскрипело по желтоватой бумаге, изливая самые нежные и глубокие чувства, что молодой человек не решался сказать вслух, а в голове только и крутились мысли, связанные с Генриеттой …
В итоге этого порыва у Джовано вышли два одновременно и нежных, и чувственных , и мечтательных стиха о любви к Генриетте: «Благословенно нынче Небо» и «Мы летали, как птицы»…
***
«Благословенно нынче Небо!
Со мною, ты, о, Генриетта!
А, значит, Солнце вновь взойдёт,
И сладкий вкус поцелуя нам несёт…
Я сам себе признать не смею,
Что рядом я с тобою млею,
И с ужасом себя ловлю,
Что чуть не сказал тебе «люблю».
Своей любви я сам стесняюсь,
Тебе, конечно, не признаюсь,
Как сильно я люблю тебя,
Что смысл жизни ты для меня.
Я от любви своей бежать пытаюсь,