Трагикомические новеллы

Однажды, проезжая верхом по одной из главных улиц города, они увидели в карете, въезжавшей в ворота большого дома, молодую даму во вдовьем платье, но вместе с тем такую красивую и изящную, что дон Педро был поражен ею и рассмешил дон Жуана своими восклицаниями и клятвами, что он никогда раньше не видел подобной красоты. Этот вдовствующий ангел вернул благосклонность дона Педро всему прекрасному женскому полу который стал ему совершенно ненавистным благодаря Серафине. Дон Педро попросил дон Жуана проехать с ним еще раз по той же улице и признал, что скоро почувствует рану в сердце.

— Это уже произошло, — отвечал ему дон Жуан, — или я сильно ошибаюсь, или вы уже так сильно ранены, что нуждаетесь в лекарствах.

— Ну и что же! — возразил дон Педро, — я не стану скрывать, я считал бы себя весьма счастливым, если бы мог проводить свои дни с такой очаровательной особой!

— Этим путем, — сказал дон Жуан, — и двигаясь с такой же быстротой, как сейчас, вы можете быстро прибыть туда, где вы надеетесь найти столько счастья. Однако, — продолжал он, — подобное начинание не лишено трудности. Эльвира — дама высокого звания и весьма богата; красоту ее вы видели, добродетель ее не уступает красоте; уже два года как она вдовствует, и за это время самые лучшие партии Андалузии не побудили ее выйти из этого состояния; впрочем, такой человек, как вы, может иметь успех, где другие потерпели неудачу. Она в родстве с моей женой, и я иногда вижу ее. Я расскажу Эльвире, если вам угодно, о ваших намерениях, и у меня есть надежда на хороший исход моих переговоров: я вижу, как она со своего балкона смотрит на нас, а это немалая милость со стороны такой сдержанной женщины. Она могла бы распорядиться закрыть свои ставни и окна и тем самым сделать нашу прогулку мимо ее дома бесполезной.

Обменявшись этими словами, оба кавалера, каждый в отдельности, отвесили поклон по-испански, и им стоило немалого труда довести его до надлежащего конца. В особенности дон Педро отвесил свой поклон с таким напряжением всего туловища, что чуть не нажил себе прострела. Дама на балконе приветствовала их жестом, не лишенным приятности, а на это дон Педро и его спутник раскланялись с удвоенным усердием:

Затмился солнца блеск, озарявший балкон,
Прочь побрели друзья, но один был сражен.

— Ах, дорогой кузен! — говорил дон Педро дон Жуану, — есть ли какая-нибудь вероятность, что чужеземец сумеет завоевать сердце, отвергнувшее самых знатных и заслуженных людей Севильи? Но, — продолжал он, — поскольку таящаяся во мне малая надежда понравиться ей способна довести меня до смерти, то я с таким же успехом отважусь умереть из-за ее отказа и презрения. Так поговорите же с ней, дорогой кузен, как можно скорее и преувеличьте не столько мое имение и мое звание, сколько страстное мое желание ей понравиться!

Дон Педро не мог говорить ни о чем, кроме своей любви, и дон Жуан хорошо понял, что не может сделать своему гостю большего удовольствия, чем поговорив в ближайшее время с Эльвирой. Он так и поступил, и с успехом. Прекрасная вдова благосклонно приняла ходатайство дон Жуана об его друге и призналась ему, что он отнюдь не был ей неприятен; но вместе с тем она сказала, что дала обет прождать три года после смерти своего мужа, прежде чем подумает о втором браке, и нет такой силы в мире, которая могла бы заставить ее этот обет нарушить. Она прибавила, что стремясь выполнить обещание, данное в память покойного мужа, она до этого времени строго относилась ко всем, кто решался домогаться ее руки; и вот, если у дона Педро хватит решимости ухаживать за нею в течение целого года, причем за этот срок они могли бы лучше узнать друг друга, то она дает ему слово никогда не иметь другого мужа, кроме него.

Дон Жуан доложил дону Педро о своих переговорах и сделал его самым довольным и самым влюбленным из людей. Дон Педро не испугался долгого срока ожидания и решил хорошо его использовать для всякого рода любезностей и деяний, достойных изысканного влюбленного. Он купил лошадей и карету, завел себе блестящий дом и пышную челядь. Дал много работы золотошвеям и портным Севильи, заказывал песни музыкантам. Он хотел устроить Эльвире угощение; она этого не разрешила. Служанки ее не были так неуступчивы и принимали его подарки столь же чистосердечно, как он эти подарки делал. В короткое время он сделался хозяином Эльвириной прислуги больше, чем сама Эльвира: камеристки выводили ее на балкон, хотя бы у нее не было к тому охоты, всякий раз, как дон Педро распевал на улице; в этом деле, как мне говорили, он превосходил всех и при каденциях не пользовался губами и языком, как делают многие хорошие певцы.