Трагикомические новеллы

Такова новелла «Больше дела, чем слов». Само это заглавие вполне соответствовало всему плану творчества Скаррона: практика — это критерий и проверка истины. В бескорыстной практике естественных чувств новелла находила положительного героя, самоотверженного любовника, готового выдержать все испытанья на пути проверки своей стойкости. Характерно, что и эту тему Скаррон не освобождал от юмора. Писатель видел условность взятой интриги и проследовал улыбкой и шуткой всякую попытку героя показаться слишком «романтичным». Это была ирония в донкихотовском направлении, однако совсем иного рода, чем та шутливость, которой Скаррон комментировал соперника своего героя — вельможного князя Салернского, скрывавшего за рыцарским обличием душу ограниченного скряги и честолюбца. Юмор, защищавший все естественное от ложной романтики, был мягок и добр. Юмор, разоблачавший все мнимогероическое и лишенное естественной основы, был циничнее и решительнее.

В этих двух интонациях юмора протекало все творчество Скаррона.

Ради справедливости следует отметить, что к своим плутам Скаррон относился добродушнее, чем к античным богам, впряженным в колесницу монархии и ее буржуазной политики: писатель не доверял общественному лицемерию своего времени, но с доверием относился к естественной природе демократии.

Скаррон никогда не был серьезным. Но за шутливым обличием его юмора, за его буффонными пародиями и занимательными рассказами сама собой раскрывалась тема противоречия между культурой и практикой, формами и содержанием, возможностями героизма и реальной низостью буржуазного общества. С этой стороны реализм Скаррона остается поучительным и для современного читателя.

В. Блюменфельд

Тщетная предосторожность

Один дворянин из Гренады — его настоящего имени я открывать не стану, а назову его дон Педро Кастильский, Аррагонский или Толедский или как вам угодно, ибо одно громкое имя стоит не дороже другого, и по этой, может быть, причине недовольные своими именами испанцы дают себе всегда лишь самые блестящие имена и даже в большем количестве, чем нужно одному человеку, — итак, дон Педро в двадцать лет не имел ни отца ни матери и был очень богат; эти свойства, одновременно оказавшись у одного и того же человека, сильно способствуют его порче, если он от рождения глуп; если же он не таков, то они помогают ему с большой легкостью добиться известного значения. За год траура дон Педро благоразумно воздерживался от большей части развлечений, свойственных юноше его возраста, и занят был лишь ознакомлением со своими поместьями и приведением своих дел в порядок. Он был очень хорош собою, отличался большим остроумием; и так как с юных лет вел себя осторожно, своим поведением напоминая старца, то в это время в Гренаде не было партии, лучшей, чем он, и не было отца, который не хотел бы иметь его своим зятем, как бы ни был он убежден в достоинствах своей дочери.

Среди нескольких красавиц, оспаривавших в то время друг у друга власть над сердцами в Гренаде, одна лишь оказалась в силах покорить сердце дона Педро: звали ее Серафина. Прекрасная, как серафим, молодая, богатая, из хорошего дома, она обладала, правда, меньшим состоянием, чем дон Педро, но была бы столь же хорошей женой, как он — хорошим мужем. Он нисколько не сомневался, что при первом же предложении руки, обращенном к ее родителям, получил бы разрешение свести знакомство с нею, но он хотел быть обязанным своим достоинствам больше, чем согласию родителей, и решил начать изо всех сил ухаживать за нею, дабы стать властелином ее души еще прежде, чем он овладеет всем ее существом. Начинание его было бы прекрасно и хорошо задумано, если бы только судьба, часто с удовольствием сокрушающая превосходно проводимые мероприятия, не воздвигла ему соперника, овладевшего крепостью, которую дон Педро собирался занять, пока тот еще только к ней приближался. Имя его здесь совершенно бесполезно; он был примерно того же возраста, что и дон Педро, может быть столь же любезен, как и он, и, без сомнения, более любим.