Трагикомические новеллы

Мораль Арнольфа терпит поражение и в новелле Скаррона. Осуществляя принятый тезис, дон Педро изолирует свою избранницу от общества за стенами монастыря с детских лет и, когда настает срок, находит ее «прекрасной, как все ангелы вместе взятые, и глупой, как все монастырские воспитанницы».

Однако герой Скаррона отнюдь не стоит на идейном уровне мольеровского буржуа. Это вполне достойный кавалер, каких было много в новеллах Ренессанса. Он прекрасно знает цену свободе и легко, без задней мысли отдается своим увлечениям, тем более что условная, абстрагированная от быта интрига спасала их от всякого зла. С этой стороны дон Педро — чистое и, так сказать, теоретическое воплощение естественной морали. Но как раз приближение к бытовой практике вынуждает героя дополнить принцип свободы для себя догмой несвободы для других. Таким было общество и, в частности, вся та угрожавшая чести дона Педро реальная школа брака, где естественные чувства могли существовать лишь в форме неверности и адюльтера.

Напрасно пытался достойный кавалер спастись за лозунгом «глупой жены» от этих последствий брака в условиях его несвободы. Трудно найти другой пример такого необузданного юмора, которым Скаррон казнит тщетную предосторожность дона Педро, заставлявшего свою простушку ночами надевать рыцарские латы и с мечом в руках до утра стеречь честь супруга и собственную добродетель!

В предисловии к новелле «Лицемеры» Скаррон писал: «Эта вторая новелла не столь весела, как первая, но она также не имеет ничего вымышленного и похожего на сказку об Ослиной шкуре».

По всему своему духу это была плутовская новелла, исключавшая сказочность. Скаррон прекрасно усвоил суть этого жанра. В нем он мог поставить тему о реальной школе воспитания нравов с особенной полнотой.

Как и у других испанских авторов, скарроновские плуты лишены всякой злодейской исключительности. Плутовство для них — лишь форма приспособления к условиям буржуазного общества, к законам чистогана. Господство голого интереса над моралью, честью, человеческими привязанностями предстает в плутах во всей своей откровенности, но этот закон — не их вина, а общая норма нравов. Поэтому моральная оценка отстранена от героев. Более того, чем нагляднее обнаруживают они стихию, их воспитавшую, тем решительнее готов Скаррон подчеркивать и добродушие интриги и наивные черты характера своих плутов, обладающих в полной мере не только юмором, но и своеобразным чистосердечием по отношению к собственным проделкам. С равной естественностью человек может относиться только к праву на свое существование! История превращения этого права в плутовство скрыта за пределами сюжета. Но все же Скаррон немного приоткрывает завесу, и тогда становится ясным, что реальные биографии авантюристки Елены, ее сподручного Монтуфара и сводницы Мендес — это история нищеты, рабства, кнута, галер и других прелестей, которыми капитализм XVI—XVII веков встречал рождение европейской демократии.

Впрочем, в «Лицемерах» Скаррон интересовался не столько этой генетической стороной плутовства, сколько возможностями его применения в различных формах общественной жизни. Отсюда и возникала тема лицемерия. И в этом случае Скаррон предупредил Мольера. Еще авторское предисловие к «Переодетому Вергилию» призывало читателя «не доверять мнимопрекрасным чувствам, являющимся только ложью и аффектацией», ибо за ними всегда готова стоять «некая мелочная задняя мысль, которую ловко скрывают, чтобы обмануть публику».

Этими словами Скаррон комментировал свою расправу с античными богами. Ведь они тоже были призваны на лицемерную службу! И, вполне естественно, разоблачение богов обнаружило весь свой реальный смысл именно в плутовском сюжете, так как вопрос стоял здесь уже не о лицемерии в эстетике, а в самой общественной действительности.

Как Тартюф у Мольера, плут Монтуфар у Скаррона переодевается под ханжу и святошу. Но цели и притязания Монтуфара шире. Мольеровский герой лицемерит, чтобы захватить имущество буржуа Оргона, соблазнить его жену и жениться на его дочери. Плут Монтуфар под маской религии и церковной морали стремится к большему. Он мечтает подчинить себе весь народ, управлять легионом душ. Он пытается покорить Севилью. Своим лицемерием он достигает господства над тысячами доверчивых людей. Он собирает налоги со своих подданных, заставляет обожать себя и кадить себе, он становится если не королем, то по крайней мере святым.

Если античные боги были у Скаррона почти плутами, то плутовская тема приобрела в своем апофеозе отчетливо антицерковный, а по существу и антирелигиозный характер. Так сказался конечный результат скарроновской борьбы против всего мнимовозвышенного.

Тему истинно высокого Скаррон открывал в своих «романических» новеллах. Правда, они были менее самостоятельны, сохраняя порой полностью сюжеты своих испанских образцов, но и в этом случае Скаррон сумел остаться самим собой. Смысл «романтичности» он видел в теме индивидуальности, способной преодолевать в себе всякую ограниченность корыстного интереса.