Помолвленные вскоре были оглашены, ибо случилось как раз несколько праздников сряду. Наконец, бракосочетание, столь желанное той и другой стороне, свершилось, с большей торжественностью и более значительными затратами, чем можно было ожидать от скупости новобрачного, который, боясь тронуть свои десять тысяч экю, занял деньги у приятеля. Старшие слуги его господина были приглашены на свадьбу и без устали хвалили дон Маркоса за то, что он удачно выбрал себе жену. Вся хорошо поели и выпили, хотя и угощались за счет дон Маркоса, который в первый раз в жизни потратился и даже, подстрекаемый чудом любви, заказал сшить прекрасные наряды для себя и для Исидоры. Гости рано разошлись. Дон Маркос сам запер двери и закрыл ставни, оберегая не столько жену, сколько сундук, содержавший его деньги, который он велел поставить подле брачной постели.
Супруги легли опять, и в то время как дон Маркос не нашел всего, что думал найти, и, быть может, начал уже раскаиваться в том, что женился, Марсела и Инес сетовали промеж себя на дурной нрав их господина и осуждали поспешность, с какой госпожа их вышла замуж. Иное Инес клялась всеми святыми, что она бы предпочла быть послушницей в монастыре, чем служанкой в доме, который запирается в девять часов вечера.
— А что бы вы делали на моем месте? — оказала ой Марсела. — Ведь вы то и дело выходите из дома по хозяйственным делам; мне же после моего спешного превращения в приближенную девицу придется вести уединенную жизнь с целомудренной супругой ревнивого мужа, и о всех тех серенадах, которые так часто пелись под нашими окнами, и помину не будет.
— И все же меньше заслуживаем сожаления, чем бедный Агустинето, — сказала Инес. — Он провел свою юность прислужником у тетки, которая ему такая же тетка, как и я; а теперь, когда он стал взрослым мужчиной, она дает ему придирчивого наставника, который сто раз на день будет попрекать его каждым куском хлеба и платьем, тогда как, видит бог, он их вполне заслужил.
— Ты сообщаешь мне то, чего я не знала, — сказала Марсела. — Я не удивляюсь больше, что наша госпожа напускала на себя такую строгость, когда ее племянник, ad honores[12]
, непринужденно общался с нами.— Если бы я только захотела ему поверить, я бы живо отбила племянника у тетушки, но она кормила меня с моих юных лет, и, как бы то ни было, надо соблюдать верность тем, чей хлеб ты ешь, — продолжала Инес. — Сказать вам правду, я питаю некоторое расположение к этому бедному юноше, и, признаюсь, мне стало очень жаль его сегодня, когда он один был в таком дурном состоянии духа среди множества веселившихся людей.
Так беседовали служанки и судачили о свадьбе их господина. Простодушная Инес уснула, Марселе же было не до сна. Убедившись, что товарка ее спит, она оделась и сделала большой узел из платьев Исидоры и некоторых пожитков дон Маркоса, которые она ловко вынесла из их комнаты, прежде чем предусмотрительный сеньор запер дверь. Выполнив задуманное ею дело, она ушла и, не собираясь возвращаться, оставила открытой входную дверь помещения, занимаемого Исидорой в этом доме. Инес проснулась спустя некоторое время и, не видя подле себя своей товарки, захотела узнать, где она находится в такую пору. Она не без легкого подозрения и не без некоторой зависти послушала под дверью Агустинето, но не уловив за ней никакого шума, отправилась искать Марселу повсюду, где та, по ее мнению, могла быть, не нашла ее, зато увидела входную дверь открытой настежь. Инес бросилась к комнате новобрачных, стала стучаться к ним и потревожила их поднятым ею шумом. Она сказала им, что Марсела ушла ночью из дому, оставив входную дверь открытой, и что она опасается, не унесла ли Марсела чего-нибудь с собой, быть может намереваясь не принести ничего обратно. Дон Маркос как бешеный вскочил с постели, кинулся одеваться и не нашел ни своей одежды ни нарядного платья Исидоры, но зато увидел бесценную супругу в облике, столь отличном от того, в котором она его пленила, что едва устоял на ногах от удивления.