Траян. Золотой рассвет

— Не желаешь ли, уважаемый, отведать чего‑нибудь. Мне по случаю досталось замечательное хиосское вино. Может, желаешь погулять по парку. Мне есть что показать, уважаемый.

— Нет, сенатор, — невозмутимо ответил Ликорма. — Я хотел бы взглянуть на Люпуса.

Регул поморщился.

— Не знаю, одобришь ли ты принятые мною меры? Не сочтешь ли их излишне милосердными? Я решил сразу проучить его, так, слегка, чтобы негодяй прочувствовал, какие муки его ждут. Я приказал…

— Не надо подробностей, — прервал его Ликорма. — Я хочу видеть раба.

— Как пожелаешь, уважаемый, — пожал плечами сенатор.

Он жестом указал дорогу.

— Надеюсь, ты в точности изложишь государю, что тебе посчастливиться увидеть?

— Можешь не сомневаться, уважаемый, — с прежним спокойствием ответил посланец.

Дерзость вольноотпущенника покоробила сенатора, однако Регул прекрасно представлял, с кем имеет дело, поэтому припрятал обиду и раздражение. Что поделать, близость к власти даже рабов делает развязными. Наглость императорских рабов и вольноотпущенников вошла в поговорку. Он лично провел вольноотпущенника во флигель, в котором была устроена домашняя тюрьма.

Внутреннее помещение было более похоже на конюшню. По обе стороны широкого (чтобы нельзя было дотянуться руками) прохода располагались забранные железными решетками клетки, в которых помещались полуголые, звероватого вида люди. Сидели по большей части на корточках, присыпанные соломой. Кое‑кто стоял на четвереньках. Мужской и женский пол вперемешку.

В последней клетке на большой охапке соломы валялся Лупа. Лежал на спине, руки его были растянуты и прикованы цепями к прутьям решетки. Он тяжело и громко, совсем по — детски, стонал.

Сопровождавший хозяина и гостя мускулистый, обнаженный — срам прикрывал маленький кожаный фартук — надсмотрщик отворил дверцу. Вольноотпущенник вошел внутрь, склонился над несчастным. Некоторое время он внимательно рассматривал мальчишку. Вид его страшен. На месте носа краснела и сочилась гноем кровавая рана, на лбу красовалось большое клеймо, в котором с трудом угадывалась буква «А».* (сноска: От слова «abiectus», что значит «презренный»; «maleficus» — злодей, преступник, нечестивец) Одно ухо отрезано.

Ликорма выпрямился и поинтересовался.

— Почему только одно ухо?

Регул объяснил.

— Звереныш потерял сознание. Кстати, он из буйных. Полагаю, цезарь оценит своевременность принятых мною мер? Если прежний хозяин этого чудовища проявил преступное легкомыслие в отношении злодея, я со своей стороны сразу проявил разумную предусмотрительность. Помеченный клеймом, с перечнем примет он уже не представляет опасности. Когда он очнется, я заставлю его назвать сообщников, ведь у него непременно должны быть сообщники, не правда ли, Ликорма?

Вольноотпущенник не ответил. Он повернулся и вышел из клетки. В проходе посланец императора задумчиво почесал висок.

— М — да, дело обстоит много хуже, чем я предполагал.

Регул вопросительно глянул на него.

— В каком смысле? — спросил он.

— Сейчас поймешь, уважаемый. Прошу.

Ликорма по — хозяйски обнял сенатора за талию, затем кивком указал надсмотрщику на несчастного паренька.

— Ты, — приказал он, — останься и окажи ему помощь.

Он решительно поволок сенатора к выходу из узилища. Недопустимая фамильярность, допущенная императорским вольноотпущенником вызвала у Марка Аквилия откровенное возмущение, затем в его взгляде прорезалось недоумение смешанное со страхом. В парке, у подножия ближайшей статуи, в трехметровом варианте воплотившей торжествующего Регула со свитком в левой руке, они остановились. Правая рука изваяния была вытянута. Указующий перст воткнут в пространство, в котором, по — видимому, копились тьмы и тьмы злоумышленников, посягающих на жизнь государя и достоинство римского народа.

При виде растерянности, в которой пребывал сенатор, Ликорма не смог сдержать удовлетворенной улыбки.

— Помнишь Меттия, сенатор?

— Что? — всполошился Регул. — Какого Меттия?

— Меттия Модеста, претора! Тебе известно, как презренный Домициан поступил с его рабами и вольноотпущенниками, не сообщившими вовремя о преступном умысле, который якобы таил их хозяин? Их распяли! Всех!.. Не посмотрели на гражданские права, которыми наградило их отечество. Их убили по твоему навету, негодяй! Убили хозяина, ему сожгли срамные органы, убили моего брата, он был среди распятых. Ему выжгли на лбу букву «M», что означает «злодей». Помнишь, голову убиенного по твоему заказу Красса? Помнишь его оторванное ухо? Я вырос в его доме.

— Но, Ликорма… — попытался возразить сенатор.

— Час пробил, мерзавец! Теперь я не дам за твою голову и медного аса.

— Ты не посмеешь! Я всегда стоял на страже государства…

— И государство с лихвой отплатит тебе, — подхватил Ликорма. — Моими руками.

Он был все также невозмутим. Угрожал спокойно, заученно, без запинки. От этой невозмутимости у Регула круги поплыли перед глазами.