Траян. Золотой рассвет

Сопровождая хозяина, Эвтерм часто посещал Палатин. Там успел свести дружбу с императорским спальником Зосимой, с некоторыми отпущенниками цезаря. Для них он был свой, грек, пусть даже из Фригии. Он объяснял слугам основы философии. Те тоже были ушлые ребята, им тоже хотелось знать, как устроен мир, вселенная, человеческая душа. Выгода была самая практическая — не зная, о чем рассуждают и спорят хозяева, трудно сохранить место возле господина, ведь в ту пору философия в Риме как раз была в моде. Отправляясь в дорогу, Траян сажал в свою коляску Диона Хризостома и выслушивал, что намудрили знающие люди по тому или иному вопросу. Понятно, что теперь каждый патриций, отправлявшийся в дорогу, сажал в коляску нанятого ритора, чтобы в пути поболтать о добродетели, о мировой душе, первоедином логосе, но лучше о пороках, объединяемых понятиями «желание» и «наслаждение». Это были самые сладкие, самые захватывающие темы. Если же на месте ритора оказывался раб, тот как сыр в масле катался.

Эвтерма спрашивали, он отвечал. Теперь пришел его черед просить.

Императорский спальник Зосима, услышав просьбу Эвтерма, замахал на него руками.

— С ума сошел! Даже не мечтай! И ты, и я можем лишиться головы, если я проведу тебя к господину. Он сегодня решил устроить себе отдых. Все эти дни до ночи сидел сначала с Аполлодором, потом с Ликормой — Зосима замолчал, воровато огляделся по сторонам и доверительно сообщил. — Насчет Дакии беспокоится.

Он помолчал, потом поинтересовался.

— Что, очень надо?

— Очень, — признался Эвтерм. — Если не поговорю, жизни мне не будет.

— Вот что, приятель. Я посоветуюсь с Ликормой. Ты знаком с Ликормой?

Эвтерм кивнул

— Ликорма, — добавил Зосима, — хитер, как змей. Если он не поможет, тогда прости.

Спальник развел руками.

С час Эвтерм ждал встречи с личным секретарем Траяна, заведовавшим его канцелярией. Увиделись в дворцовом саду, куда громадный гвардеец в полном парадном вооружении провел Эвтерма.

С первого взгляда было видно, что в виночерпии Ликорма не годился, однако он пришелся по душе Траяну своей сметкой и способностью работать, как вол.

Императорский вольноотпущенник был коряв и низкорук. Среднего роста, худощавый, голову имел шишковатую, но умную. Эвтерм еще при первой встрече догадался, что Ликорма нарочно бреет ее, чтобы каждый мог, сосчитав шишки, изумиться уму и проницательности верного пса императора. В детском возрасте он достался императору от своего дальнего родственника Меттия Модеста, тогда его разлучили с братом и родителями. Считай, повезло, потому что при Домициане Модеста вместе со всеми домочадцами, вольноотпущенниками и домашними рабами предали казни. Ликорма, правда, так не считал, но об этом ни с кем не заговаривал.

Траян некоторое время приглядывался к юному Ликорме. В ту пору о хорошеньких виночерпиях он еще не задумывался. Надеялся, что у них с Плотиной будет ребенок, однако годы шли, а ее чрево не наполнялось. Когда Марк привык к голове фракийца, поинтересовался, чего бы ты, Ликорма, хотел более всего.

Тот ответил — учиться!

Грамотой я овладел, хочу еще. Он самостоятельно овладел несколькими искусными видами письма и тайнописи, которых в ту пору существовало около десятка, лучшей из которых считался шифр, придуманный Ксенофонтом. Скоро Траян отпустил его на волю. С той поры он тенью следовал за патроном и, проявив неординарные способности и похвальное усердие, взял на себя всю канцелярскую работу, которая навалилась на императора. Именно Ликорму Траян выбрал в руководители службы фрументариев — агентов, отвечавших за поставки хлеба в столицу и в Италию, где уже давно не хватало собственного зерна. В их обязанности также входил тайный надзор над тем, что творилось в провинциях.

В отличие от прежних цезарей, удовлетворявшихся посылкой специальных легатов и императорских квесторов, время от времени наезжавших в провинции и проверявших финансовую, налоговую и прочие отчетности и контролировавшие выполнение императорских указов, Траян первым организовал личную тайную службу на постоянной основе. Все донесения стекались в его канцелярию. Об этой дополнительной нагрузке мало кто знал, но посвященные вполне отчетливо осознавали силу, которая была сосредоточена в руках Ликормы.

Вольноотпущенник внимательно, не перебивая, выслушал Эвтерма. Оценив подобное внимание, гость ничего не скрыл, рассказал все.

Ликорма задумался, потом пояснил.

— Сегодня цезарь отдыхает, это на руку. В последний раз он беседовал с Хризостомом о соотношении знания о поступке и самого поступка. Каким образом человек может быть уверен, что его поступок добродетелен и совершен по природе. У тебя есть что сказать по этому поводу?

— Очень даже есть, господин.

— Я не твой господин. Называй меня по имени, я не тщеславен. Предупреждаю, не горячись. Излагай мысли ясно, смело, сравнений, в которых умалялась бы мудрость царей, не стесняйся. Как ввернешь свою историю, твое дело. Я представлю тебя как философа. Все понял?

— Все, гос… Ликорма.

— И не напирай на жалость. Постарайся логически обосновать необходимость спасения раба.