Трактат о лущении фасоли

— Что хотите. Если вам не нужна шляпа, то пишите, что хотите. Клиенты пишут обо всем. Не только о шляпах. Я никому не указываю, что кому писать. Комиссии я эту тетрадь все равно не показываю. Для комиссии у меня есть отдельная. Вот. — И продавец вытащил из другого ящика еще одну тетрадку. Пролистал и сунул мне. — Чистая, как видите. Только штампы и подписи, что проверка состоялась. А здесь каждый волен писать, что хочет. Ну а куда еще клиенту писать? Богу? А вдруг Бог не знает нашего языка? Потому что если бы он знал, если бы он только знал... — Продавец вытащил из кармана платок, вытер глаза, нос, лоб. — И простите меня, пожалуйста. Я совсем забыл, что обязан вам электричеством. — Он бросил каждую тетрадь в свой ящик. — Я вот думаю... Но нет... нет. Велика, решительно велика. Как только вы вошли, я сразу понял, что это не ваш размер. И даже забеспокоился, потому что мало того, что с витрины... а ведь вам именно эту захочется, коричневую фетровую, я сразу понял. Так сказать, с первого взгляда. С первого взгляда о человеке обычно узнаешь больше всего. Лицо, на которое внезапно падает этот наш первый взгляд, на долю секунды оказывается словно ослеплено, открыто, можно сказать, настежь. Поэтому как только вы вошли, этот мой первый взгляд сказал мне о вас все. Что такого он мне сказал, спросите? Он сказал, что ваше появление здесь — это случай, который порой зловредно оборачивается судьбой. Да-да, молодой человек, судьба — не что иное, как исключительно зловредный случай, с которым ничего не поделаешь. Вы пришли, хотя у меня нет коричневой фетровой шляпы вашего размера. Вы, правда, могли не знать, что у меня ее нет. Но вы не знаете, почему вам хочется именно коричневую фетровую шляпу. И дело не в том, что вам хочется того, чего нет. Молодость вправе желать того, чего нет, вправе даже желать невозможного. И не важно, что к вашему юному лицу коричневая фетровая шляпа не идет. Дело не в этом. Дело в том, что вы, так сказать, проходите мимо самого себя. Вы проходите мимо себя и не понимаете, что это вы. Я еще надеялся, что, может, хотя бы та кремовая. Но вам она не понравилась. Наперекор себе. Вопреки себе. Кто же вы? Электрик, говорите. Работаете на стройке. Впрочем, вы починили мне свет, это подтверждает ваши слова. Пускай так. Я вижу, лицо у вас молодое, можно сказать, еще не вполне вылупившееся. Пускай. Правда, с молодыми лицами обычно труднее всего. Потому что молодое лицо, так сказать, по природе своей неопределенно. Что-то в нем постоянно возникает, исчезает, зажигается, гаснет. Тебе покажется, что ты сумел наконец уловить в нем нечто постоянное, а оно вдруг ускользнет, растает, рассыплется, и перед вами снова новое лицо. Но я глубоко убежден, что в вашем лице мне удалось это нечто уловить. А именно: в вас все, так сказать, не по мерке. Вы сами для себя, сами в себе не по мерке. И не по мерке вы по отношению к единственной коричневой фетровой шляпе в этом магазине, а не наоборот. Не по мерке по отношению к вашему призванию, так сказать, знаку вашего существования, что проявилось в этом столь зловредном случае, что тут имеется всего одна коричневая фетровая шляпа, да и та на витрине, а с витрины я снять не могу. К тому же она вам велика. Всё вам не по мерке, всё, что только может быть не по мерке в человеке. То есть велико. Вы чувствуете себя чужим в самом себе, постоянно болтаетесь внутри, оболочка вам велика. Только себя, молодой человек, невозможно проложить газетой. Однако кто знает, может, невозможное станет возможным. Короче говоря, вы, похоже, чувствуете себя в себе так, как чувствует себя эта шляпа на вашей голове, только наоборот. Как будто вас что-то несет и постоянно формирует и одновременно заставляет рассыпаться. Не знаю, зачем я вам это говорю. Меня всегда трогали молодые клиенты. Особенно с тех пор, как мой магазин национализировали и у меня появилось гораздо больше времени для размышлений. Поверьте, я могу смотреть на молодое лицо, как на картину. И даже если сюда неделями никто не приходит, потому что незачем, я могу себе такое лицо представлять. Эти едва намеченные черты, которые не желают застыть даже настолько, чтобы в них можно было уловить еще очень далекую тень смерти. Потому что именно смерть является самой точной меркой молодости — старость уже ни в каких мерках не нуждается. Молодость — это, так сказать, состояние невесомости, единственное в жизни. Так чем же его мерить, если не смертью? Другой меры не существует, поскольку человеку даже не приходится осознавать, что он молод. Осознание, правда, всегда приходит слишком поздно, вне зависимости от возраста. Таков уж наш удел — всегда слишком поздно. Всегда опаздываешь. Потому что именно осознание есть наша судьба, а не жизнь. Стоила ли наша жизнь того, чтобы жить, или нет, определяет судьба. Жизнь — это то, что течет бессвязно, бесцельно, день за днем, обычно по воле случая, поскольку раз мы есть, приходится быть. Судьба же — человеческое творение, своего рода свидетельство уважения к жизни. И лишь это краткое время молодости заставляет нас осознать, как могла бы выглядеть счастливая вечность. Столько лет, столько лет среди этих шляп, а молодость до сих пор трогает меня — меня, старого шляпника! Особенно когда молодой человек покупает первую в жизни шляпу. Это ведь ваша первая, не так ли? Я так и думал. Сразу подумал, как только вы вошли. Простите, а сколько вы уже работаете электриком?