Трактат о лущении фасоли

У меня и здесь так случается. Всех знаю, все у меня записаны — кто в каком домике живет, а в начале сезона, когда народ начинает съезжаться, некоторых приходится заново вспоминать: те ли это самые, что были. Порой задумаешься: неужели за год человеческое лицо может так измениться? Правда, бывают такие лица, которые вообще в памяти не остаются. Весь сезон на него смотришь, а на следующий не знаешь, новый это человек приехал или ты его уже видел. А бывают такие, что взглянешь случайно — и это лицо навсегда врежется тебе в память.

Бывало, я шел по городу, по людной улице, народу полно, то и дело на кого-то натыкаешься, и ничего не замечал — ни зданий, ни рекламы, ни витрин, ни машин, но человеческие лица вспыхивали передо мной, как короткие искры, и вдруг среди этих вспышек чье-то лицо, совершенно непонятно, почему именно это, а не другое, впечатывалось в мою память и оставалось в ней. Навсегда. Так что я ношу в себе множество таких лиц, словно бы зачатых в этих мгновенных вспышках. Не знаю, чьи они, не знаю, где и когда я их встретил, вообще ничего о них не знаю. Но они во мне живы. Их задумчивость, взгляды, печали, бледность, гримасы живут во мне, точно запечатленные на фотоснимках. Но это не обычные фотографии, на которых если уж кто-то есть, то таким навсегда и остается. И спустя годы сам иной раз себя не узнаёт. Даже если знает, что это он, все равно не может поверить. На тех же, которые сделала моя память, хотя бы и невольно, у всех этих лиц с годами прибавляется морщин, веки обвисают. Например, у кого-то глаза были большие, а сейчас остались одни щелки. Кто-то улыбался, демонстрируя два ряда ровнехоньких белых зубов, а теперь губы едва приоткрываются в усмешке. Да честно говоря, лучше бы такому и вовсе воздержаться от улыбки. Или красивая женщина — именно красотой меня поразившая в то мгновение, — а сейчас на нее и смотреть не хочется. Я знал нескольких красивых женщин и признаюсь, всякий раз, когда память подсовывает мне их фотографии, я думаю, что, может, красивым женщинам лучше умирать в юности.

Но кто я такой, какие у меня на них права, если они случайно запали мне в память и остались со мной, словно у нас общая жизнь? У меня такое ощущение, будто я изнутри обит этими лицами, они во мне, как клейма. Я пытаюсь их забыть, но напрасно. А иногда мне кажется, что они сами напоминают о себе, не хотят, чтобы я их забыл. Да, нелегко носить в себе столько лиц, ничего о них не зная.

Хотя бывает и наоборот. Как-то, например, я ехал в поезде, мы сидели друг напротив друга и, как это часто бывает, разговаривали, чтобы убить время: я помню день, месяц, время отправления поезда, время его прибытия на станцию назначения... мой попутчик вышел, я поехал дальше и даже вспоминал его потом, но лица не помню. Так что и с вами мы могли когда-то ехать в одном поезде, в одном купе, могли разговаривать, я мог потом о вас думать, а теперь вот не в состоянии вспомнить ваше лицо, только понимаю, что оно кажется мне знакомым. Могли и в одном самолете лететь, на одном корабле плыть. А вы меня не припоминаете?

Нет, я не в претензии. Вы ведь могли не обратить на меня внимания. С чего бы? Необязательно, чтобы оба человека помнили, так что вы и не обязаны. Я просто для порядка пытаюсь вспомнить то одно, то другое, чтобы как-то все это разложить по палочкам. Может, тогда мне и самого себя удастся отыскать. Порядок — это ведь не только то, что запрещено, но и то, что разрешено. Да, не только. Может, это вообще о другом. Порой у меня возникает ощущение, что это словно оборотная сторона жизни, где все имеет свое место, свое время, все идет не по своей воле и ничто не вправе нарушить установленную этим порядком черту. Не знаю, согласитесь ли вы со мной, но именно этот порядок превращает нашу жизнь в судьбу. Не говоря уже о том, что мы — всего лишь песчинки в общемировом порядке. Вот почему этот мир нам, песчинкам, настолько непонятен. Не будь порядка, человек не в состоянии был бы переносить сам себя. Мир не в состоянии был бы переносить сам себя. И даже Бог: не будь порядка, разве остался бы он Богом? Но человек — самое удивительное существо на этом свете, кто знает, может, еще более удивительное, чем Бог. И не желает уразуметь, что для него самого лучше знать свое место, время, свои границы. Ведь то, что мы рождаемся и умираем, — уже и есть порядок, заставляющий нас жить.

Честно говоря, я бы даже домики не взялся сторожить, если бы хозяева не согласились, что не все останется так, как им хочется и как до сих пор было. Хотите, чтобы домики были под присмотром, — придется себя в чем-то ограничить. Да, я берусь за это дело, но при условии, что порядки будут такие, какие я скажу. Ну и что, что это природа? Перестав быть ее частью, человек тем самым принял для себя другие законы. Если бы он и дальше жил по законам природы, природа бы сама за ним присматривала. Но раз эта роль выпала мне...