Трактир «Ямайка»

— Ты хочешь донести на меня, правда? — спросил он. — Ты побежишь в суд, и я буду болтаться на веревке, как кошка? Ладно, раз так — вот тебе подходящий случай. Ты будешь стоять на берегу, Мэри, лицом к ветру и морю, и будешь смотреть на рассвет и на прилив. Ты ведь знаешь, что это значит? Ты знаешь, куда я собираюсь взять тебя?

Девушка в ужасе смотрела на дядю; краска сбежала с ее лица, и она попыталась заговорить с ним, но он зажал ей руками рот.

— Ты же думаешь, что меня не боишься, — сказал он. — Ты глумишься надо мной своим хорошеньким белым личиком и обезьяньими глазками. Да, я пьян; я пьян, как король, и пусть рухнут небо и земля — а мне плевать! Сегодня мы славно погуляем, может быть, в последний раз; и ты будешь с нами, Мэри, на берегу…

Джосс Мерлин отвернулся от нее, что-то крича своим спутникам, и лошадь, напуганная его криком, понеслась вперед во весь опор, таща за собой экипаж; и огни трактира «Ямайка» исчезли в темноте.

Глава одиннадцатая

Кошмарное путешествие к берегу продолжалось больше двух часов, и Мэри, вся в синяках, потрясенная грубым обращением, в изнеможении забилась в угол экипажа, мало заботясь о том, что с нею будет. Гарри-разносчик и еще двое тоже забрались в экипаж, и воздух сразу же провонял табаком, перегаром и запахом их тел.

Трактирщик привел себя и своих товарищей в состояние бешеного возбуждения, и присутствие женщины, ее слабость и отчаяние придавали удовольствию особую остроту.

Сперва бандиты говорили о ней и в расчете на нее, смеялись и пели, чтобы обратить на себя внимание девушки; Гарри-разносчик горланил свои похабные песни, которые в таком тесном пространстве звучали оглушительно громко и вызывали вой одобрения у слушателей, приводя их в еще большее возбуждение.

Бандиты наблюдали за лицом своей спутницы, надеясь, что она как-нибудь проявит стыд или неловкость, но Мэри слишком устала, и никакое грубое слово или похабная песня не могли ее задеть. Она слышала их голоса сквозь пелену изнеможения; она чувствовала, как дядя толкает ее локтем в бок — новая тупая боль вдобавок к предыдущим мучениям; в висках у нее стучало, в глаза как будто насыпали горячий песок, и сквозь дым девушка едва видела море ухмыляющихся лиц. Ей было все равно, что они говорят или делают, и непреодолимое желание уснуть и забыться стало пыткой.

Когда мужчины увидели, насколько Мэри безжизненна и тупа, ее присутствие перестало вызывать интерес. Даже песни потеряли остроту, и Джосс Мерлин, порывшись в кармане, достал колоду карт. Бандиты мгновенно отвлеклись, и в минутном затишье, которое ей выпало, Мэри поглубже забилась в свой угол, подальше от жаркого, животного запаха дяди, и, закрыв глаза, отдала себя во власть раскачивающегося, подпрыгивающего на ухабах экипажа. Она так устала, что уже не отдавала себе отчета в происходящем; она то и дело впадала в забытье. Девушка ощущала боль и толчки колес, слышала где-то вдалеке глухой шум голосов; но все это существовало отдельно от нее, происходило не с ней. Тьма снизошла на нее, как дар небес, и Мэри чувствовала, как соскальзывала туда и наконец полностью провалилась. Время перестало для нее существовать. Движение прекратилось, и это насильно вернуло ее в реальный мир: внезапная тишина и холодный влажный воздух, овевающий лицо сквозь открытое окно экипажа.

Она была одна в своем углу. Мужчины ушли, прихватив с собой фонарь. Сперва Мэри сидела неподвижно, боясь, что они вернутся, и не вполне понимая, что с ней произошло. Затем она потянулась к окну, и боль и ломота во всем теле стали невыносимыми. Резкая боль опоясала ей плечи, окоченевшие от холода; ее корсаж все еще был влажным от дождя, насквозь промочившего ее вечером. Девушка подождала минуту, потом снова наклонилась к окну. Ветер по-прежнему дул сильный, но ливень прекратился, и только мелкая холодная морось барабанила в окно. Экипаж бросили в узком глубоком овраге, лошадь выпрягли. Похоже было, что овраг резко идет вниз, узкая дорога усеяна камнями и разрушена. Мэри не видела ничего дальше нескольких ярдов. Ночная тьма сгустилась, и в овраге было черно, как в погребе. На небе уже не осталось звезд, и резкий ветер пустошей стал неистовым, шумным и порывистым, и вдобавок приволок с собой мокрый туман. Мэри высунула руку из окна и дотронулась до склона оврага. Ее пальцы наткнулись на рыхлый песок и травинки, насквозь пропитанные влагой. Девушка подергала ручку дверцы, но та была заперта. Она прислушалась. Ее взгляд старался прорваться сквозь темноту, вдоль крутого склона оврага, и ветер донес до нее звук, одновременно зловещий и родной, звук, которому впервые в жизни она не обрадовалась, но узнала с замиранием сердца, вздрогнув от дурного предчувствия.

Это был звук моря. Овраг выходил на берег.