Трамвай и немного странно

– Неужели так и будет все продолжаться? Долгие-долгие годы? – Крохин оторвал испуганный взгляд от пыльного асфальтового полотна, щедро заваленого окурками, банками и бутылками из-под пива и газировки, оберточной бумагой от ход-догов и прочей требухой, лениво перекатываемой не несущим прохлады ветром, потерянно огляделся вокруг и вдруг увидел никак не вяжущуюся с окружающим пейзажем бабуську с лотерейным барабаном на столике.

Бабка как бабка: низенькая, сутуленькая, сухонькая, седовласенькая, в ситцевом коричневых тонов платьице, но что-то влекло к ней Крохина: то ли ее глаза, то ли ее лототрон, который, казалось, выскочил на улицы города из его студенческой юности. Точно такая же восьмигранная призма из прозрачного пластика (или стекла?) стояла, наполненная лотерейными билетами, в книжном магазине по соседству с общежитием и несколько раз Крохин вытянул из него выигрыш на право повторного билета, а один раз аж на два рубля. Это был единственный выигрыш за всю его продолжительную лотерейную жизнь.

– Что, милок, билетик будешь тянуть? – приветливо улыбнулась бабуля.

– Сколько? – спросил Крохин, помимо своей воли начав рыться в кармане в поисках наличных денег.

– Так ведь бесплатно, милок, – эти слова были для него, как удар пыльным мешком из-за угла. Крохин оторвался от пересчета мелочи, лежащей на ладони и воззрился на бабку.

– Так не бывает, – уверенно хмурясь сказал он.

– Бывает, милок, сегодня все бывает. У тебя ведь день рождения. А это, стало быть, подарок. Тяни, милок, не смущайся, тем более что – лотерея-то беспроигрышная.

– Что еще и приз будет? – никак не мог поверить в происходящее Крохин.

– Будет, обязательно будет. У нас без обману.

– Ну… хоть два рубля возьмите, у меня все равно больше нет, только вот… на дорогу… чтоб до дому добраться, – Крохин растерялся окончательно. Никогда и никто не предлагал ему даже самую незначительную мелочевинку бесплатно, всегда требовалось компенсация потраченных моральных и физических усилий. А тут… подарок! Просто так, от впервые им в жизни увиденной бабки, которая, кстати, знает, что у него сегодня день рождения.

– А… – начал было Крохин, но бабуська его прервала в самом начале:

– По глазам увидела, милок. Я деньрожденников по глазам узнаю.

– Давно, значит, работаете, – не нашел, что еще можно сказать Крохин.

– Да давненько уже. А ты не тяни время-то, все равно билетик твоим будет. И подарок вместе с ним.

– А ну, как возьму и уйду? Догонять что ли будете? Подарок в руки пихать? – воззрился Крохин на пугающе уверенную в себе бабку.

– Как же тебе уйти, если я из-за тебя на этой жаре который час парюсь? А и попытался бы, так все одно вернулся. Хочется ведь узнать, что за подарок тебя поджидает? Я бы даже сказала: сюр-приз! – Последнее слово бабка старательно выделила.

– Хочешь ведь сыграть, – старушенция ненавязчиво крутнула барабан, тот легко завертелся, перемешивая с легким шорохом в своем чреве чье-то счастье, а чье-то разочарование.

Крохин прислушался к забытым звукам лототрона, потом – к себе и понял, что без билета с обязательным подарком он отсюда не уйдет, пусть там даже календарик будет или стержень для ручки…

– Хочу, – уверенно сказал Крохин, раскрутил барабан, отодвинул заслонку и вытянул билетик. Оборвав корешок по намеченной линии, начал разворачивать образовавшийся в руках свернутый листок, незаметно для себя облизывая внезапно пересохшие губы. В центре листа стояла огромная, пестро раскрашенная, щедро посыпанная искрящимися блестками, цифра.

– Шестнадцать, – удивленно сказал Крохин. – А что это, собственно, значит?

– Твой подарок, милок! – бабка широко улыбнулась. – Поздравляю!

Крохин хотел спросить еще о чем-то, но тут на него накатила волна…

На Борьку накатила волна веселья. Это же до чего здорово, что завтра он получит паспорт. С предыдущего дня рождения он только и делал, что торопил время: уж очень хотелось поскорее взять в руки эту книжицу с красными корочками, с гербом на обложке и своей собственной физиономией внутри.

– Это дело надо отметить! – Борьке вдруг захотелось, чтобы все знали о предстоящем событии в его жизни. Но… он самолично решил сбежать в центр, дабы окунуться в суету и потоки машин без сопровождения знакомых и, если честно, набивших оскомину лиц: “Последний день неопаспортаченной жизни должен быть особенным!”