Трамвай и немного странно

– “Татьяна, милая Татьяна!..”

В лошадьих глазах удивление сменилось интересом:

– “Евгений Онегин”. Вы литератор?

– Нет, философ.

– По призванию или по профессии?

– По жизни. Разрешите представиться: Константин.

– Славное имя. Constanta – постоянный.

– Вы физик?

– Нет, что вы! Историк. Вернее, историчка.

Снова замолчали. Под ногами шелест листвы. Трещинок больше нет: они под листьями. Под ноги смотреть незачем. Смотрит на нее. Она задумалась, голову опустила, так что глаз не видно.

– Вы замужем?

Снова дернулась. Взглянула – обожгла (У! Какой холод. Видимо, нет.):

– А вам зачем знать?

– Да я так… Извините, Таня…

– Николаевна!

– Татьяна Николаевна. Вы…

– Ну вот. Я пришла. Прощайте.

– Простите.

Быстро процокала к двери подъеза (Лошадь и есть.). Побрел, не спеша, домой. Ни о чем не думал. Усталость какая-то не давала думать. Дома разделся, поставил чайник, закурил.

***

Курил, по привычке стоя у форточки, хотя уже давным-давно жил один и скандалов по поводу сигарет не имел.

С первой женой расстались много лет назад. Стервой была. И дурой. Дурой. И стервой. Со второй жили так… Как жили, так и перестали жить… Естественно… “Разошлись, как в море корабли” … С тех пор зарекся. Был роман с одной студенткой-соплюшкой, да черт ее!..

Раздавил окурок. Выключил чайник. Ложась спать, вдруг вспомнил об утренней встрече: “А может, и не знает он меня. Так просто злость сорвал на постороннем. Скорее всего, не знает. Ведь когда уходил, ему и года не было, а она сама предложила забыть о сыне. Предложила!.. Если бы! Орала как… “Вообще забудь о нас. Сгинь, паршивец!”

А может, и знает он… Но я же не виноват!

***

Утром в автобусе:

– Здравствуйте! (Вчерашняя лошадь.)

– А, это вы? Здравствуйте. На работу?

– Да, вот. Вы тоже?

– А куда ж еще?

– Странно, раньше я вас не видела.

– Просто не знали.

“Миллион, миллион, миллион алых роз… Следующая – “Некрасова,” – водитель выключил радио и объявил остановку.

– Ой, мне пора!

– Давайте вечером в семь…

– Нет, занята сегодня!

– Завтра. У вашего дома. Я буду…

– Хорошо! Выходите? (Уже другому с портфелем.)

Проследил глазами:

– Хорошо пошла. Интересная дамочка. А вот бы…

– Что вы сказали? – второй с портфелем насторожился.

– Выхожу я на следующей!

– А…

***

Встретились. Вечер, и фонари уже горят. Настороженная. Глаза блестят. Подкрашены.

– Ну и куда же пойдем?

– Сам не знаю. Глупо как-то себя чувствую. Мальчишка!

– Так пойдемте ко мне, чай пить!

– Ну… пойдем… те.

– Только этаж седьмой, а лифт…

– Это ничего! Но мы никого не побеспокоим? Как ваш… ваши домашние к незванноу гостю отнесутся?

– Никак: я одна…

***

Поднимались долго. Она впереди, он за ней. Невольно оценивал: “Фигурка что надо, старовата только и руки длинны, но ничего… А вот бы…”

– Ну вот и пришли!

Дверь открыла. К выключателю. Руку перехватил. Прижал к стене.

– Что вы? Что вы делаете, Конс… Пусти…

Рот зажал. В охапку. На пол. Молчит, только глазищи дикие, огромные…

***

Закурил у форточки на кухне. Руки дрожат. Прислушался – всхлипывает в ванной.

Пришла. Волосы у лба влажные. В теплом халате. В глаза не глядит.

– Давайте же пить чай, Кон… Костя.

Раздавил окурок. К ней. В ноги.

– Прости… те. Прости меня. Сам не знаю. Я не…

Говорить не мог, голову поднять – боялся. На колени опустилась рядом, по щеке погладила:

– Давай… те… пить… чай…

Понял, что простила, пожалела. От сердца отлегло.

***

Чай пили долго. И молча. О чем говорить после такого! И вдруг она:

– Расскажи о себе.

– Да что рассказывать?

– Все. Все, что хочешь.

Начал полушутя:

– Родился в семье врача, но врачом быть никогда не хотел: боялся трупов и лягушек. Трупов лягушек…

Постепенно посерьезнел. Говорил, говорил, говорил. Душу на ладошку выкладывал.

А она все смотрела, смотрела. Молча. Даже не кивала. Замерла. Пила глазами.

– Потом женился. И любил ее очень. Очень сильно любил. Сначала. Гуляли недолго – сразу в загс. Первые дни – мед. Только потом как-то оказалось, что разные мы с ней люди. У меня свои интересы, у нее – свои. Дом – работа – дом – работа – дом… Все осточертело! Начались ссоры, придирки. Потом сын родился. Олег. Тут вообще пошло-поехало. Она как с цепи сорвалась. Все не так, все не эдак. Я начал себя ловить на том, что на чужих баб заглядываюсь, домой идти не хочу. Пару раз не пошел… Сам себе стал противен. Одна отдушина – Олежка! Да только ведь его от нее не оторвешь! Чувствовал, что стреножен навеки. Не стерпел однажды, взмолился: отпусти! Она: “Отпускаю. Только чтоб тебя, паршивца, больше и духу не было. И про Олега забудь! Понял?” Ну я и забыл…

Взглянул на нее. Смотрит все так же пристально. Ни ресничкой не дрогнула, но в глазах что-то новое.

Говорил долго. И про недавнего “подонка” рассказал. Все–все…

Глаза поднял. Она потупилась, чаинки в чашке разглядывает, ложечкой играет. Почувствовала взгляд, покраснела, как подросток.

– Что же молчишь?

– Молчу? А что сказать? Иди… те. Поздно уже. Поздно.

– Ну, я завтра…

– Нет!

– А?..

– Ни к чему.

– Прос… Прощай… те, Татьяна…

– Прости… те.

***