Трамвайность

– Сами пользуются служебным положением и еще знакомых приводят. На разных тарелках им, видишь ли, подавай. Ничего, обойдетесь одной. Вот когда малец станет работать на Высочайших, тогда и будет ему отдельная тарелка, – снова забурчал повар. – Или пусть платит.

– Хорошо, хорошо. Одна так одна, не заводись. Откуда поставки мяса?

– Отовсюду. Из Вопля, Чайкокрика, Трели. Да и курятники из столичных хозяйств поставляют. Выбраковок среди несушек рождается много. Настолько, что куры уступили рябчикам звание деликатеса.

Кадуген поставил на прилавок ту самую тарелку, которую протирал грязным фартуком. В нее он положил две жареные куриные ножки, а сверху украсил засохшим листиком. Наличие вилок или ножей не предполагалось.

– Легких тебе крыльев, Кадуген. Спасибо за фирменный сервис.

Муромский отнес тарелку за свободный столик. Веник присоединился к нему, понимая, что голод пересиливает страх и брезгливость. Патефон остался стоять рядом, как безумный официант из фильма ужасов, без конца запрокидывая голову.

– В Чик-Чирики запрещено употреблять в пищу волшебных птиц. А вот обыкновенных можно. Иное дело, что раньше последних было очень мало. Как видите, Вениамин, времена изменились.

– А как мы попадем обратно домой? – спросил Веник.

– Так на трамвае доедем.

Веник хотел задать уточняющий вопрос, но тут в депо вбежала запыхавшаяся Артана Кица. В руках она держала корзину с овощами:

– Фух, успела. Забыла купить еды на завтра.

Муромский тихо заметил:

– Она из Непомнящих, поэтому забывает все, что не укладывается в последние часы, а когда сильно волнуется – в минуты. Непомнящих в Тицене подавляющее большинство. Девяносто семь процентов или около того. До Артаны из Тицена на линиях Внутреннего Кольца работали только Помнящие. Такие, как Стихиц.

– А, ну ясно.

– Не стесняйтесь, Вениамин, говорите, как есть, – вам ничего не ясно. Когда-то и я был на вашем месте.

– Мне бы домой, обдумать, понять. Слишком много всего за один день.

– Позволите, я перейду на «ты»? – поинтересовался Муромский.

– Конечно.

– Ты хорошо держишься, Веня. Когда я узнал о других мирах, думал, что мне все снится. И так целую неделю ходил. Думал, что сплю. А потом раз – и осознал.

– Наверное, я пока еще в иллюзорном сне.

– Всему свое время, ты лучше ешь. Кадуген готовит со знанием дела. Старше меня на десяток лет, а в одиночку справляется с готовкой и обслуживанием.

Веник взял куриную ножку. Выглядела она и впрямь аппетитно.

Откусив мясо, Веник пожалел, что не выбрал путь вегетарианца. Его словно резко дернули за руку, и вся реальность сжалась в точку. Не было никакого растягивания или других эффектов Перехода. Пространство депо с людьми, столиками, вывеской, вагоном с лошадьми – все просто исчезло.

Веник понял, что падает. Он завалился на какие-то полки. Сверху посыпались книги, и одна из них стукнула прямо по голове.

«Помни себя, чтец! Меня зовут Туца, я голос этой Книги Памяти. Я записана, чтобы помочь тебе вспомнить историю нашей прекрасной Родины – Тицена. Но сначала послушай гимн…» – зазвучал женский голос.

Веник осмотрелся. Он очутился в комнате, заставленной высокими шкафами с прозрачными дверцами. Полки, на которые он упал, завалились и обрушили содержимое на длинный стол. Именно на нем Веник и распластался, по-прежнему сжимая в руке куриную ножку. На стене рядом с дверью висел плакат с незнакомыми по очертанию, но, как ни странно, читаемыми буквами: «Я выбираю Память, я выбираю Эймса!»

«…О, Тицен, город мой родной! О, Тицен, я за тебя горой! Ты жизнь моя, ты память! Все остальное – пыль! Живу лишь для тебя, как завещал Рутиль!» – торжественно пел голос. Он шел из раскрытой тонкой книги, валявшейся рядом. Строки текста сами по себе подсвечивались, будто кто-то невидимый читал и озвучивал их, как в караоке.

«…В Тицене родился и вырос наш великий предводитель, Рутиль Гинц…» – гимн сменился повествованием.

В темном углу комнаты что-то зашуршало, разбуженное книгопадом и зазвучавшим гимном. Веник всмотрелся. Маленькая птичка, сидящая в клетке. Она явно к чему-то готовилась. К чему-то нехорошему.

– Я просто откусил, – вслух сказал Веник, откладывая в сторону мясо и слезая со стола.

То ли птица обиделась на факт поедания сородича по крыльям, то ли ей сразу не понравился Веник, но она открыла клюв и пронзительно, как сирена, завыла: «Аюююн! Аюююн! Аюююн!»

В ее воплях Венику послышалось «каюк». И «каюк» мог наступить – птица кого-то звала, наверное хозяев.

Не прошло и нескольких минут, как дверь открылась. На пороге появились Артана, Инга и Жун. Следом, тяжело дыша, в комнату ввалился Муромский.

– Молчать! – приказала Артана птице, и та послушно заткнулась.