трангл

И казалось, даже в глазах – одни тревожные зрачки. Матовые. Выхолощенные.

Страшно, когда в окружении медсестёр и практикантов хирург опускает руки.

Страшно, когда Шерлок смотрит так.

- Я думаю, нам нужно пойти прогуляться, - доктор хлопнул по коленям и встал с кресла.

Шерлок стоял у окна, за которым серел затянутый кучкующимися облаками вечер и держал скрипку, на которой и не думал играть. Только слегка пощипывал струны в такт каким-то внутренним мелодиям и молчал.

Они пошли по улицам и Джон, задев его рукавом, сказал, что бывает всякое. Вспомни, у тебя были проигрыши, была пара случаев, когда тебя обвели вокруг пальца. Шерлок сухо соглашался, думая о чем-то своем.

В ту ночь он сразу ушёл на диван, а к утру пришёл обратно, холодный и твёрдый, и просто лёг рядом. Джон заметил его не сразу, проснулся только спустя четверть часа, и долго не мог отогреть, умелыми движениями растирал руки от запястий до плеч, клал ладони на подрагивающий от прикосновений живот, прижимал к себе. Словно спасал от обморожения рыбака, неделю дрейфовавшего на льдине, а не совершал прелюдию, которой всё это обернулось, и которая впервые оказалась настолько нужной.

Спускаясь позже за стаканом воды, он обнаружил, что окно в комнате распахнуто настежь, ветер гуляет по комнате и треплет листки, беспорядочно наклеенные по краю зеркала.

Всю последующую неделю миссис Хадсон была озабочена своими бытовыми домовладельческими проблемами и заражала беспокойством весь дом. Кто-то разбил тарелку на кухне. Шерлок смеялся чему-то на мониторе ноутбука и тут же погружался в задумчивость. Джон уходил утром на работу, мимолётным движением пропуская между пальцами его кудри на затылке. А потом детектив пропал на несколько дней и на звонок Джона ответил, что дело не представляет абсолютно никакой опасности и он справится самостоятельно. Тогда доктор остался в больнице допоздна и открыл дверь квартиры уже далеко за полночь.

А Шерлок бился там, словно огромная птица в клетке, роняя перья, ломая крылья. “Нет, нет…” “Не то…” «Всё не то…» и ещё какие-то не связанные друг с другом слова сыпались на потёртый ковёр, когда он садился на диван, зарываясь пальцами в волосы. Потом подскакивал, хрустел суставами, начинал расхаживать по комнате. Хватался за телефон.

- Оставь меня, – сказал он, отвернувшись к окну, и Джон, вслепую разрядив пистолет, лежащий на столе, спокойно вышел.

К утру Шерлок набросился на него, как дикий, и доктор сжимал острые плечи, называл его по имени, потому что только это немного возвращало их обоих в реальность. Джон всегда больше отдавал, и брал тоже больше. Сейчас не приходилось делать ни того, ни другого, сейчас в него вплетались, без остатка, с жадным желанием присвоить своё. И это, и нетерпеливые укусы в подбородок и в плечи - всё доводило его до безумия, до матерного рычания.

Шерлок остался в постели до утра, лежал на спине и смотрел в потолок. И Джон тоже не спал, хотел завести разговор, но решил, что не стоит. Одеяло путалось в ногах. Было слишком жарко. И в какой-то момент - впервые с Шерлоком - ему стало не по себе. Не глубокий древний страх за свою шкуру, который был так знаком и необходим ему. Не страх, за того, кто важен, а что-то иррациональное, неподконтрольное, ускользающее.

Каждое утро Шерлок брался за дело. Он по-прежнему мог с привязанной к спине правой рукой провести сложный химический эксперимент, читал сборник задач по теории вероятности как юмористический раздел в газете, великолепно проходил тесты на память. По осколку кости мог определить, что это за кость. Но…

- Я не могу, Джон, - он поднимал плечи и забывал их опустить. - Не вижу больше связей…

Дверь в гостиную с шумом запиралась. Ватсон лично выпроваживал миссис Хадсон, отшивал Лестрейда, и Майкрофта, звонивших по очереди, разговаривал с ним, долго. Если бы это могло помочь… Иногда наотрез отказываясь от разговоров, Шерлок уходил из дома. Иногда он просил уйти Джона, и тот тут же уезжал, ненадолго задержав руку на худом плече. Благо, в больнице дел для него было невпроворот. Возвращался он в залежи книг, и усталый Холмс отдыхал, похоже, только в несколько их общих бессонных часов и Джон замечал его долгие взгляды.

И однажды, когда Шерлок лежал вот так, почти не моргая, уткнувшись носом в его висок, он принял решение. А на следующий день, около полудня, воплотил его в жизнь. Потому что такие решения нельзя принимать, а потом отказываться от них. Потому что иначе они повиснут в воздухе и однажды крупным градом обрушатся тебе на голову.