Трансформация. Африканская история

На счастье, показались повозки с пастухами. Степаныч, на радостях, почему-то сам пошел просить, чтобы их подкинули до ближайшего города. Он подошел к первой повозке и на смеси русского, немецкого и украинского начал объяснять, что же ему нужно:

– Мил чоловик, битте, до города подбрось, ферштеен?

Пастух, не мигая, смотрел прямо на белого непонятного человека.

– Мохаммед! Этот твой земляк языков совсем не знает, неуч! – обратился Степаныч к Мохаммеду.

Мохаммед также обратился к соплеменнику. Но тот молчал и гипнотическим взором смотрел уже на Мохаммеда.

– Пастух сказал, что ми можем ехать с ним! – провозгласил Мохаммед.

– Но он же молчал! – возразила Белка.

– Ах, какой маленький наивный женщин, совсем не знать жизнь. Садись, садись, – снисходительно покачал головой Мохаммед.

Все облегченно расселись по повозкам и поехали вперед, к чему-то светлому и безопасному.

Поздно ночью колонна въехала в Могадишо.

На улице их остановила машина с военными, но после нескольких коротких фраз от пастухов им разрешили следовать дальше.

На ночь расположились в доме у знакомого Мохаммеда. Фонарь лежал и думал о том, как он хочет домой, лечь в свою уютную кровать и поесть оладий со сметаной. Степаныч думал о том, как здорово, что он вырвался сюда, далеко– далеко от семейного бедлама. Веня мечтал о горячем душе. А Белка ни о чем не думала – она провалилась в глубокий сон, и ей снился какой-то незнакомый арабский шейх, который после заключения брака вдруг превратился в Волка из мультфильма о бедной Красной Шапочке.

Наутро, наскоро перекусив кукурузной кашей, путешественники вместе с Мохаммедом отправились на пляж, потому что Белка все время ныла, как ей хочется помочить свои ноги в Индийском океане. Мохаммед осторожно вел ребят по пустынным и разрушенным кварталам столицы.

– Только тихо, други, – шептал он. – Тута плохие люди могут бегать, злые. Автоматы у них, бах-бах – и нет Мохаммеда, – напряженно озираясь, продолжал сомалиец.

– Ап-чхи! – тут же, нарушая инструкции гида, на всю улицу громогласно чихнул Степаныч.

– Тихо! – зашипел Мохаммед. – Если нас поймать злые воины, нас сначала мало мучить, а потом много много убивать! – выпучив ошалелые глаза, сказал Мохаммед.

– Понял, шеф, понял, исправлюсь! – ответил Степаныч и зажал себе рот, чтобы опять не выдать своего расположения неприятелю.

С горем пополам добрались до пляжа, который был огорожен колючей проволокой. Охраннику на входе Мохаммед сунул в руки пропуск в виде нескольких долларовых купюр, и путники были допущены до нежного песка, свежего океанского бриза и шума волн.

– Ура! Я вижу океан! – завопила Белка и кинулась в воду.

– Э… женшын! – что-то хотел сказать Мохаммед, но махнул рукой и уселся на песок.

– Не слушают нас белый жэншын, и поэтому печально их судьба, – сказал он и принялся размышлять.

– А почему печальна её судьба? – спросил его Фонарь, улыбаясь.

– Акул злой плавает тут. Скушать белый жэншын – и нет ее на планета Земля, – зевая, ответил сомалиец.

– Что?! – вскочил на ноги изумленный Фонарь.

– Фонарь, не пугая Белку, тихонько попроси ее выйти из воды, – сказал обеспокоенный Веня.

– Да-да, сделаю все аккуратно, – заверил его тот и побежал по песку.

– Белка! Скорее из воды! Там акулы! – истошно завопил он, размахивая руками.

Немногочисленные посетители пляжа стали с интересом наблюдать за происходящим. Белка, услышав аккуратный намек Фонаря на то, что желательно переместиться на сушу, решила продемонстрировать всему местному населению, как могут бегать славянские женщины. В школе у неё было три по физкультуре, но если бы школьный физрук зафиксировал скорость, с которой та вылетела из воды, то он бы прослезился от счастья

– Зачем предупредил, все ж так был хорошо, – разочарованно сказал Мохаммед и отвернулся.

И в этот момент, примерно метрах в двадцати от берега, из волны высунулась акулья морда. Акула печально посмотрела на берег и скрылась в мутных океанских глубинах. Придя в себя, Белка яростно, с кулаками накинулась на Мохаммеда.

– Ах ты, морда обезьянья! Ах ты, террорюга сомалийский! Хотел меня скормить акулам вашим! – била она своими костлявыми ручонками ошеломленного сомалийца.

– Покойно! Покойно! Попрошу женшын политкорректность иметь! Я не обезъян! Я гордый Мохаммед! – визжал он.

– Нет, ты обезъяна! Горилла, шимпанзе, чау-чау! – вопила Белка.

– Э… позвольте заметить, чау-чау – это собака, – осторожно вмешался в диалог Веня.

– Да мне похер! – рявкнула на него Белка, и Веня тут же испуганно отступил за могучие плечи Степаныча.

Когда страсти улеглись, Веня осторожно спросил Мохаммеда, одновременно с укором косясь на Фонаря:

– Дорогой друг, а что же с итоговой целью нашего визита – выступлением на фестивале?

–Ах, праздник, фест, да-да, мой брат. Прости Мохаммеда, не затем я вас звал сюда. Хотел выкуп получить, как и те двое, от которых мы щасливо сбежаль. Но сейчас Мохаммед хороший стал и пригожий! – закончил он.

– Я все никак не пойму, Мохаммед. Откуда ты набрался в русском языке таких словечек? Пришвина перечитал, что ли? – устало сказал Степаныч.