Трансформация мира. История XIX века

В-третьих, классический поселенческий колониализм, в отличие от фашистского варианта ХХ века, находился в неоднозначных отношениях с колониальным государством. Испанская монархия раннего Нового времени уже затрудняла постоянное накопление земли в частных руках, что не позволило первым конкистадорам выкристаллизоваться в класс землевладельцев, устойчивый к государственному контролю. В XIX веке британская корона далеко не всегда выступала в роли "кошачьей лапы" для интересов поселенцев. Например, в Новой Зеландии в первые десятилетия после начала колонизации в 1840 г. власти приложили немало усилий, чтобы защитить маори от захвата земель, запретив прямую передачу собственности частным лицам британского происхождения. Как и у североамериканских индейцев, у маори не было представления о земле как о чем-то независимом от племенных общин и власти их вождей; можно было отдать или даже продать права пользования, но не саму землю. Поэтому европейская правовая система поначалу была для них совершенно непонятна. Колониальное государство придерживалось королевских прерогатив в распоряжении всеми землями, пользуясь своего рода правом первоочередного отказа и используя пожалования земель короны как средство сдерживания анархии частных интересов. Такие гранты, конечно, были ступенькой к постоянным земельным трансфертам, и в принципе суды отдавали предпочтение "гарантиям владения" перед фиктивными "правами аборигенов". Однако гранты Короны могли быть отозваны, если земля не была "улучшена" в результате использования. Во всех британских колониях (и во многих других) власти в определенный момент принимали меры по защите коренного населения от поборов поселенцев, но, естественно, в рамках общей близости между государством и поселенцами. Одним из основных общих интересов было обуздание мобильных групп населения. Но мотивы часто были разными: поселенцы рассматривали "бродячие племена" как конкурентов за землю, а государство - как угрозу порядку и неиспользуемый источник налоговых поступлений.

В-четвертых, классическому поселенческому колониализму присуща тенденция к полуавтономному государственному строительству. Поселенцы хотят сами управлять собой и стремятся к демократической или, по крайней мере, олигархической политической системе. Резкое отделение большинства британских поселенцев Северной Америки в 1776-83 гг. и провозглашение независимости бурскими республиками Южной Африки в 1852-54 гг. оставались исключениями. Только в 1965 г. в Южной Родезии (позднее Зимбабве) произошло очередное восстание поселенцев по поводу политической формы государства. Большинство поселенцев нуждалось в защитном зонтике империи: предполагалось, что страна-мать позволит им заниматься своими делами, но в случае необходимости предоставит в их распоряжение свои инструменты власти. По этой причине положение поселенцев, особенно в колониях африканского типа с туземным большинством, могло быть только полуавтономным. Они ни в коем случае не были простым орудием метрополии, более того, часто стремились влиять на политический процесс в ней. Особенно хорошо это получалось у алжирских колонов: их представительство в парламенте в Париже было источником силы, но зависимость от колониальных военных служила постоянным напоминанием о том, что их положение может однажды оказаться под угрозой. Британские доминионы выбрали другой путь. В Канаде, Австралии, Новой Зеландии и, по-своему, в Южной Африке поселенцы в течение XIX века взяли в свои руки колониальное государство и его основные инструменты принуждения, не связывая себе руки формальной инкорпорацией в британскую политическую систему. Ни одна из британских колоний никогда не посылала депутатов в Вестминстер, и доминионы то и дело противодействовали планам более тесной интеграции в рамках империи. Задолго до появления национально-освободительных движений поселенцы стали основным источником беспорядков в европейских заморских империях. С точки зрения колониального государства, эти "идеальные коллаборационисты" были еще и упрямой и неуправляемой клиентурой. "Демократия поселенцев" была целью, которая неизменно указывала за пределы империи.