Трансформация мира. История XIX века

Рыночная экономика, право и религия - вот три столпа, на которых базировалась британская цивилизационная миссия, наиболее эффективная в своем роде. Во французском случае, хотя и не так явно, как в других странах, дополнительным аспектом стала ассимиляция к высокой культуре колониальной державы. Конкретные цивилизационные инициативы различались не только по странам, но и по срокам, основным организациям, местным условиям и степени ощущаемого культурного разрыва. Если этот разрыв считался непреодолимым, то кандидаты в цивилизаторы оказывались неспособными соответствовать требованиям "вышестоящей" культуры, а потому вскоре считались бесполезными и ненужными. Репрессии, маргинализация и даже физическое уничтожение были возможными последствиями, но они были исключительными даже в эпоху высокого империализма. Ни одна колониальная держава не была рационально заинтересована в систематическом геноциде в мирное время. Однако бельгийский король Леопольд II допускал масштабные злодеяния в своем эвфемистически названном Свободном государстве Конго начиная с 1880-х годов, а немецкие войска сознательно совершали их в 1904-5 годах против народов гереро и нама Юго-Западной Африки. Некоторые колониальные войны той эпохи - например, завоевательная война США на Филиппинах - велись с такой непреодолимой жестокостью, что историки используют для их описания термин "геноцид".

 

Уход и самосознание

Цивилизаторская миссия как проект перестройки всего уклада жизни находилась посередине между двумя крайностями невмешательства. На одном конце, сосуществуя с гуманизмом морально озабоченной Европы, было спокойное и высокомерное признание того, что "примитивные народы" обречены на вымирание. Упорные экономисты уже интерпретировали ирландский голод 1846-50 гг. как необходимый кризис приспособления. На рубеже веков много говорилось о "вымирающих расах" на периферии империй, т.е. о народах, гибель которых не следует останавливать. С другой стороны, все европейские колониальные державы в особых случаях выбирали политику непрямого правления, избегая глубокого вторжения в социальные структуры коренного населения. Местное население было предоставлено самому себе, пока оно поддерживало мир, платило налоги, прислушивалось к "советам" колониальных агентов и на него можно было положиться при поставке товаров на экспорт. Местное право, включая "варварские" виды наказаний, тогда часто оставалось нетронутым. Колониальные власти сдерживали чрезмерно ретивых миссионеров и порой поддерживали взаимоуважительные отношения с местной аристократией, не желавшей, чтобы единообразие вестернизации заглушало их колоритную экзотику. Таковы были отношения англичан с индийскими принцами или малайскими султанами, а также французов с элитой Марокко после 1912 года.

В таких условиях социальная и жизненная инженерия цивилизаторской миссии могла лишь нарушить давно сложившийся баланс сил и культурных компромиссов. Цивилизационные миссии, если относиться к ним серьезно, были направлены на коренное переустройство любого общества, на которое было направлено их оружие. Обычно они были программой и делом активистских меньшинств. Даже в европейских обществах высокодуховные буржуазные реформаторы оказывались среди "нецивилизованного" большинства крестьян, городских плебеев и бродяг. Растущие мегаполисы были магнитом для больших миграционных потоков, которые вызывали амбивалентную смесь неприятия и филантропического стремления изменить приезжих. Такие наблюдатели, как Фридрих Энгельс и Генри Мейхью, видели лишь незначительные различия между обитателями английских трущоб и обнищавшими массами в колониях. Мейхью вообще считал обездоленных "городских кочевников" у себя дома близкими к настоящим кочевникам в пустыне. Для реформистски настроенных представителей среднего класса "внутренние варвары" были не менее чуждыми и пугающими, чем экзотические дикари. И это не было европейской особенностью. В Мексике либеральные сентификосы - бюрократическая элита, которая ориентировалась на европейские муниципальные олигархии и эффективных государственных администраторов, - вели длительную кампанию против сельских индио и их якобы отсталого идеала общего землевладения. Расистски настроенные представители этой элиты считали их биологически неполноценными и потому неспособными к совершенствованию и образованию. В Токио, Стамбуле и Каире городские интеллектуалы и бюрократы точно так же рассматривали свои сельские регионы как отдаленные, примитивные и угрожающие миры.