Самая впечатляющая вспышка "дикости" в обществе, гордящемся своей цивилизованной утонченностью, произошла во время восстания Парижской коммуны 1871 года. После его подавления - не менее жестокого, чем британские операции против индийского восстания 1857/58 годов, - четыре тысячи уцелевших коммунаров были депортированы на Новую Каледонию, недавно колонизированный архипелаг в южной части Тихого океана, где они подверглись жесткой программе "цивилизации", не похожей на ту, что применялась к коренному канакскому народу. С точки зрения цивилизованной элиты XIX века, варварство таилось повсюду в самых разных обличьях и требовало энергичного противодействия во всех уголках мира. Только там, где демографический перевес белого населения был неоспорим, цивилизация могла действовать с позиции неоспоримого превосходства - прежде всего, в Северной Америке после окончания индейских войн и на Филиппинах (где США еще до Первой мировой войны начали проводить системные программы реформ).
Язык цивилизации и цивилизации был доминирующей идиомой XIX века. В течение нескольких десятилетий после рубежа веков он был ненадолго подорван или поставлен под сомнение крайними формами расизма, которые ставили под сомнение способность некоторых народов быть образованными. После Первой мировой войны, когда расистская риторика в целом стала более мягкой (хотя и не в Германии и не в восточно-центральной Европе), идея цивилизации других народов пережила возрождение. Но в 1930-е годы итальянцы, японцы и немцы стали утверждать, что они являются высшими людьми, которые в силу закона сильнейшего имеют право управлять колониальными народами без минимальных чувств товарищей, необходимых для преобразующих отношений цивилизаторской миссии. Таким образом, из викторианской цивилизаторской миссии вели три разных пути: один закончился насильственным крахом, когда отрицание цивилизатором человечности других людей показало фиктивность его собственной цивилизованности; другой вел через эмбриональное "колониальное развитие" в период позднего колониализма к национальной и международной помощи развитию во второй половине ХХ века; третий закончился безразличием, когда крупные материальные и моральные инвестиции не принесли никаких плодов.
Цивилизатор-оптимист постоянно рискует столкнуться с неудачей своих усилий. Англичане пережили такой момент в 1857 г., когда "Индия" (воспринимаемая как единое целое) после десятилетий реформ шокировала их драматическими доказательствами своей неблагодарности и "необучаемости". Миссионеры неоднократно сталкивались с подобным опытом: насаждаемое ими христианство не приживалось, либо оказывалось настолько успешным, что новообращенные шли своим путем. Всевозможные движения за политическую автономию часто рассматривались как непредвиденные побочные эффекты распространения западной мысли. Используя право, которому они научились у европейцев, азиаты и африканцы обращали универсализм его возвышенных принципов против виновности колониальной практики. Европейские языки, изучаемые с большим усердием, стали инструментом антиимпериалистической риторики.