В терминах Р. Барта потенция к нарушению вестиментарных кодов костюма, закрепляемая за модным субъектом-потребителем, приводит к «рассыпанию» костюма на множество индивидуальных актов его интерпретации. В теории Д. Крейн это обозначается как трансформация одежды из «закрытого текста», обладающего строго определенным значением при тех или иных обстоятельствах («каждый случай, каждый костюм предполагал только одну возможность, одну-единственно правильную перчатку») в «открытый текст» без предустановленного абсолютного значения в качестве правила. Стало возможным различное «прочтение» одежды в зависимости от контекста ее употребления (Crane 2000: 243, 134). Вариативность значений костюма появилась именно в связи с опрокидыванием фигуры Другого как основания модной семантики, будь то лица привилегированного сословия или кутюрье, которые своим авторитетом статуса или индивидуального вкуса вводили единственно правильную форму публичной репрезентации идентичности.
Таким образом, проявление индивидуальности перестает восприниматься как трансгрессивное явление с возникновением суверенного субъекта, выражающего в своем вестиментарном поведении пренебрежение диктатом индивидуального вкуса Другого в качестве единственного основания его социальной идентичности. Как отмечает Ж. Батай, «нерабское – это то, в чем не признаются» (цит. по: Деррида 1994: 152).
Суверенность потребителей подразумевает, что вещи от-кутюр, которые предполагают диктат индивидуального вкуса Другого, задающего определенный социальный статус его носителю, могут соседствовать с вещами или собственного дизайна, или секонд-хенд, или изделий массовой моды. Словом, гардероб может состоять из вещей, которые обладают значением, во многом идущим вразрез с соседствующими рядом с ними предметами одежды. Конструируемая носителем идентичность оказывается не чем иным, как проявлением индивидуального вкуса потребителя. Он состоит в комбинаторике, приводящей в свою очередь к мозаичному характеру индивидуальности.
Являясь социальным феноменом, мода даже с появлением суверенного субъекта всегда предполагает фигуру Другого, которая воплощает собой набор норм и требований, предъявляемых социумом к частному телу. В этом смысле «индивидуальность» суверенного субъекта, право распоряжаться собственным телом, определяется его потенцией к нарушению вестиментарных кодов костюма. Следовательно, его идентичность не может редуцироваться к вестиментарным формам, навязываемым Другим в форме диктата лиц привилегированного сословия или кутюрье. Она характеризуется мозаичностью, предполагая отсылку к множеству Других, воплощаемых в тех или иных лейблах. Именно в таком контексте можно говорить об индивидуальности модного субъекта в сфере моды, социальная идентичность которого, конструируемая в процессе потребления, всегда апеллирует к тем или иным знакам отличия Другого (лейблам), чтобы стать социально видимым.
Таким образом, именно фигура Другого устанавливает нормы общественной репрезентации тела, которые каждый раз реинтерпретируются модой, раз за разом переустанавливающей границы социального тела. Формируемый таким образом канон репрезентации тела всегда предполагает элемент отчуждения для обладателя модного платья от собственной идентичности. В данном исследовании предопределение границ социальной идентичности фигурой Другого было проанализировано на примере ливреи и лейбла, что позволило продемонстрировать, каким образом мода, став объектом желания, тем не менее сохранила за собой определенную степень обязательности и принудительности, сохраняющуюся в ней до сих пор как пережиток функционирования в рамках дискурса господина.
Вследствие того что желание всегда сопровождает нарушение запрета, любое нововведение в моде оказывается желанным среди ее последователей, так как в своей установке отрицания социального порядка, воплощенного в вестиментарных кодах костюма, предполагает прорыв к реальному – к телу как объекту
Библиография