Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2015

И я вспомнил, что наряду с Аксёновым, пожалуй, такой же точный диагноз поколению поставил Евтушенко, написав и — вы не поверите! — напечатав «Монолог голубого песца». «Кто меня кормит — тот меня убьёт», — вот этот песец, который не может без клетки. Это одно из самых страшных стихотворений в русской литературе, страшных по отваге. Прочтите его сейчас, ребята. Я не буду его сейчас читать, отнимая время у Аксёнова, но прочтите. Это очень здорово.

Пожалуй, «Ожог» и «Монолог голубого песца» — два главных свершения русского шестидесятничества в 70-е годы. Ну, наряду, конечно, с песнями Новеллы Матвеевой, которая уводила читателя в рай, и с романом Окуджавы «Путешествие дилетантов», который про совсем другое. Но вот эти два страшных приговора поколению — это очень важная штука.

Потом — «Остров Крым» — роман, который мне кажется, не только пророческим, но и очень важным. Многие недооценивают суть этого романа и его фундаментальные метафоры. Понимаете, ведь дело совершенно не в том, что там предсказана геополитическая судьба Крыма. Ну, Крым — это такая странная точка, действительно «точка G» Чёрного моря, как это названо у Аксёнова в «Победе» — «эротический бугорок, волшебный бугорок любви на h8»; который сам по себе, конечно, являет собой один из центров силы.

Но по большому счёту «Остров Крым» — ведь это метафора русской интеллигенции, которая мечтает слиться с народом, желает слиться с народом — а не надо! — потому что это наряду с шукшинским творчеством одна из великих летописей развала, раскола. И если этот раскол действительно останется, то зерно, падши в землю, не умрёт, а принесёт много плода. Не надо спаивать, не надо сдерживать то, что уже пошло трещинами, потому что это расслоение — это благо.

По Аксёнову, желание слиться с Большой Россией, с Большой землёй погубит, убьёт остров Крым. Если интеллигенция ударится в новое народничество, она погибнет просто, она будет сожрана. И поэтому пророческая мысль «Острова Крым» заключается в том, что Крыму надо стать островом. Выживают только острова. Интеллигенция должна перестать испытывать чувство вины и должна перестать искать слияния с народом. Он её сожрёт. Другое дело, что значительная часть народа сама может стать интеллигенцией, этот путь не закрыт. А Большая Россия всегда может стать островом Крымом, но для этого ей нужно научиться уважать человеческое.

Третий период — вот этот, три главных романа.

Четвёртый период — это Аксёнов более традиционный и, может быть, более ортодоксальный — период «Московской саги», «Нового сладостного стиля», романов довольно скучных. Но вдруг неожиданно Аксёнов написал великий, на мой взгляд, роман «Кесарево свечение». Вот там он странным образом предсказал то новое поколение (он называл его «поколением байронитов», но я считаю, что это людены), которое пришло. Пришли описанные им гениальные дети.

Особенно чётко они описаны, конечно, в «Редких землях» — третьей части детской трилогии Аксёнова, которая начата романом «Мой дедушка — памятник» и продолжена романом «Сундучок, в котором что-то стучит». Может, я их путаю местами, как всегда. В романе этот Генка легендарный стал олигархом, потом был посажен. Все герои романов Аксёнова неожиданно оказались в «Лефортово». Я помню, я с ужасом читал эту сцену. Я спрашивал: «Василий Павлович, вы действительно полагаете, что все ваши герои прошли такой путь?» Он сказал: «Это случайно получилось. Я эту метафору не стал исправлять». Да, видимо, это так. Но потом они же все сбежали оттуда. Слава богу, всё получилось.

И этот поразительный прогноз, эта ударившая вдруг струя прежней творческой энергии у Аксёнова, конечно, осветила последние его годы. И последний его роман, совершенно замечательный, «Ленд-лиз» — это тоже возвращение к сюрреализму. Вторая часть этого романа (недописанная, фантастическая) немножко мне напомнила странным образом «Against the Day» Пинчона. Вот эта команда кадетов, описанная там — это немножко команда дирижабля Пинчона: такие великие молодые скауты, приключенцы, искатели, путешествующие везде на своём дирижабле.

А теперь о главной, на мой взгляд, вещи Аксёнова — о «Стальной Птице». Почему я называю её главной? Метафора, лежащая в её основе, очень всеобъемлющая.