«Вы в прошлой передаче были на порядок живее, эмоциональнее и более вдохновеннее, а сегодня вяловаты. Это похмелье после Одессы?»
Нет, ну что вы? Какое может быть похмелье после Одессы? Похмелье после Одессы было на прошлой передаче, когда я приехал, радостное. Сейчас я, может быть, вяловатый потому, что всё-таки эту неделю я провёл в сельских трудах. Понимаете, я, как и Искандер в «Кроликах и удавах», считаю состояние, так сказать, восторга менее плодотворным, чем состояние вяловатой задумчивости. Поэтому скорее цените меня задумчивым, таким вяловатым, мрачноватым, а не вдохновенным. Может быть, вдохновенность лучше слушается, но зато вяловатость чревата более глубокими прозрениями — и моими, и вашими.
«Начал читать биографию Булгакова. Бросил. Он слабак и негодяй. Нельзя ни при каких условиях бросать жену на произвол в условиях Гражданской войны. Все сознательные украинофобы — негодяи даже в личном плане».
Видите ли, Булгаков не был украинофобом, из «Белой гвардии» это ничуть не следует. То, что он к гетману относился без любви — это совершенно не значит, что он украинофоб. Другое дело, что он был православный монархист. Условия, при которых он бросил первую жену (если вы имеете в виду Лаппу), они-то достаточно сложные, и там не так всё просто. И вообще легко нам обвинять. Он и Белозерскую бросил. Легко нам разговаривать, когда мы живём в другое время, в другом месте и не в условиях Гражданской войны. Вы, допустим (это письмо из Донецка), живёте в условиях войны, я понимаю, но всё равно мы не знаем, что делали бы вы, окажись вы в ситуации Булгакова.
Это как раз ещё один минус чтения биографии великих людей. Вы любите их за то, что они сделали вопреки своей биографии, а не за то, где они дали слабину. Ведь биографии для того и пишутся (как и снимался «Андрей Рублёв»), чтобы показать, как из ужаса мира прорастает художественный гений, а вовсе не для того, чтобы дать вам чёткое понятие, как быть хорошим и правильным. Литератор не может быть образцом правильного поведения.
«Обязательно ли отсидеть, чтобы стать реинкарнацией Достоевского?»
Нет, совершенно необязательно. Это вы просто задаёте старый вопрос, который когда-то задал Мандельштам: «Как можно писать романы, если у тебя нет каторги Достоевского или десятин Толстого?» Можно. Ну, смягчаются нравы. Для того чтобы быть Достоевским, стадией инкарнации Достоевского, сидеть необязательно, и быть антисемитом необязательно, и более того, необязательно даже жениться с разницей в 20 лет… в 24. Я думаю, что достаточно испытывать болезненный интерес к подпольным состояниям сознания, к состоянию подполья. Это есть и в Достоевском, и в Солженицыне. И ни одному из них это, на мой взгляд, не прибавило ни очарования, ни успеха. Ну, в конце концов, не за это мы их любим.
Не волнуйтесь, сейчас я перейду к лекции.
«Спасибо за совет прочесть «Revival». Это потрясающе! Меня не оставляет ощущение параллелей с Уэллсом».
Скорее с Менкеном. Мне кажется, что Уэллс вообще на Кинга повлиял, потому что образ демонического изобретателя — это необязательно доктор Моро или Гриффин, но он у Уэллса присутствует постоянно. Так что это, понимаете, скорее следствие традиции, потому что вся готическая литература XX века через этот образ проходила.
«Кто мешал Чехову жениться? Особых преград не было. Не думаю, что его смущало лесбиянство Лики. Чем она была хуже Книппер?»
У меня есть догадка, я могу вам ответить. Он не женился на Лике, потому что он не чувствовал в ней таланта. Она думала, что он в ней есть, а в ней не было. Как не было и в Нине Заречной, которая сделана из Лики Мизиновой. Там же, в общем, её история с Потапенко частично предсказана, частично описана. «Чайка» — это очень откровенная вещь, искренняя, поэтому он так мучительно переживал её провал; это описание его романа с Мизиновой. Он чувствовал в ней пошлость, понимаете. Вот в Нине Заречной очень много пошлости, поэтому она сбежала с Потапенко, а Треплев, абсолютно автопортретная фигура, ею отвергнут, ищущий новых путей Треплев. А вот в Книппер он чувствовал талант. И когда все эти ребята, типа Горького, пишут, что он хотел сказать «Ишь, стерва!», а сказал «Ich sterbe», когда он цитирует его фразу про куропатку, «мне жаль куропатки, которую ест бездарная актриса», — это всё от зависти. Переписка Ольги с Чеховым показывает, что её письма талантливые и сама она талантливая. И даже когда она крутила романы с Немировичем, его это, может быть, по-своему даже, вы не поверите, возбуждало. Возможен и такой излом психики. Она талантливая женщина, и красивая, и умная, и поэтому она стала в конце концов его женой, в неё он влюбился.