Трансмутация [СИ]

Из города они выехали около семи часов вечера. И солнце, клонившееся к закату, светило им в спину. Макс видел свой серый абрис на перегородке, отделявшей передние сиденья полицейской машины от арестантского отсека. И сам не заметил, как принялся беззвучно шептать финальные строки любимого стихотворения своего отца:

Тень ложится удлиненно, на полу лежит года, –

И душе не встать из тени, пусть идут, идут года, –

Знаю, — больше никогда!7 –

Только Гастон уловил этот легчайший шепот своего хозяина; запрокинув голову, он сочувственно глянул на него. А затем с ясно слышимым вздохом опустил морду на вытянутые передние лапы. Пес хорошо знал эту дорогу и догадывался, что хозяин, как и всегда, впадет в меланхолию, когда они будут ехать по ней.

Впервые Макс проезжал здесь без малого пять лет назад — направляясь из Конфедерации в Ригу. Тогда Гастон, дремавший на заднем сиденье его машины, был еще подростком — хотя уже вымахал размером с немецкую овчарку. Да и машина у Макса была другая — не та винтажная модель, на которой он ездил потом. И он в который уже раз спросил самого себя: а не глупец ли он был, что решил пересесть на другую машину — во всех смыслах?

— Ты знаешь, куда мы едем?

Макс даже вздрогнул, услышав голос Настасьи.

— Да, знаю. Мы едем к пропускному пункту на границе между Балтсоюзом и ЕАК. До него примерно двести пятьдесят километров. Лухамаа — так этот пункт называется.

— Лухамаа, — повторила Настасья, будто пробуя незнакомое слово на язык, а потом нахмурила черные, как бархат на старинном камзоле, брови: — Но ведь и там есть телевидение! Или полиция могла связаться с погранслужбами по своим каналам.

— Об этом не беспокойся. Я потому и выбрал этот пункт, что знаю людей, которые мне помогут. — Он хотел прибавить: за вознаграждение; но это и так подразумевалось. — Главное — не попасться на глаза случайным свидетелям. А они там вряд ли появятся. В Конфедерации приняли закон: иностранные граждане, въезжающие на её территорию, обязаны иметь при себе денежные средства в сумме не менее одной тысячи червонцев. Так что сейчас этот пропускной пункт в основном пустует.

Настасья глянула на Макса как-то по-новому. А потом спросила, понизив голос и перегнувшись к нему через туго набитую сумку:

— Откуда у тебя столько денег, а, Макс? Ну, то есть, это не мое дело, конечно. Но ты, быть может, контрабандист? Ты много раз пересекал границу, судя по всему?

Макс рассмеялся так громко, что Ирма поглядела на него через плечо с заметным удивлением. А в зеркале он поймал недоуменный взгляд Алекса.

— Только не думай, что я тебя осуждаю! — Настасья вспыхнула, словно возможность такого осуждения показалась ей постыдной. — Как по мне, это даже романтично! Просто — мне нужно знать, насколько тебе может навредить сделка со мной. Она ведь уже навредила — тебя обвинили в убийстве. И я должна тебя спросить: может быть, когда ты проводишь меня до Китеж-града, то захочешь…

Но Макс её не дослушал.

— Нет, романтичная барышня, — все еще смеясь, проговорил он, — я не контрабандист. И никакого дополнительного вреда наша договоренность мне причинить не может. Не забивай себе этим голову. Лучше отдохни — попробуй поспать. И я тоже немного вздремну, с твоего позволения.

Он подумал: «Заснуть-то я, конечно, не смогу. Но должен закрыть глаза хотя бы пять минут». И он их закрыл.

4

Разбудил его неистовый, захлебывающийся лай Гастона. И поначалу Макс думал, что продолжает спать: еще ни разу за всю свою жизнь его пес-молчун так не лаял. Но оглушительные, будто идущие из железной бочки звуки всё не прекращались. Так что Макс кое-как разлепил глаза. И обнаружил, что его ньюфаундленд словно бы спятил: задался целью перебудить всю округу.

Правда, потом до Макса дошло: будить в той местности, где они очутились, было некого. Они отъехали от Риги уже, наверное, километров на двести: за окнами успело стемнеть. И сейчас полицейский электрокар Алекса стоял, освещая фарами негустую полосу смешанного леса. Однако Макс не увидел за рулем самого служителя порядка. А Ирма — та сидела, вся вытянувшись в струнку. И явно пыталась разглядеть нечто, находившееся за пределами подсвеченного фарами пространства.

— Что-то произошло? Нас остановили? — После сна у Макса пересохло в горле, и голос его звучал так сипло, что он сам себя едва слышал.

Но Гастон сразу же уловил, что его хозяин-соня наконец-то соизволил пробудиться. Обратив к нему морду, на которой читалась немыслимая для ньюфа бешеная ярость, пес перестал брехать. И мягко ухватил Макса зубами за правое запястье — будто желая куда-то его утянуть, заставить пойти вместе с ним.

— Похоже, — сказала Настасья (почему-то шепотом, что казалось совершенно бессмысленным после оглушительного речитатива Гастона), — тут на дороге — какие-то люди. И собаки. Только мы не можем разглядеть ни тех, ни других. Алекс вышел посмотреть, что там такое.