Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV

‹…› части тела выражают мысли и чувства персонажа или мысли повествователя о нем и чувства к нему – тела фрагментируются, люди объективируются. Персонажи (которые могут читаться как варианты метонимии или синекдохи) получают часто отчужденную функцию, особенно это касается героини Эми: Эми не говорит, говорит ее голос или ее рот; ее голова делает неожиданные движения; она не смотрит на Генри, а ее взгляды пощупывают его[549].

Сходным образом в романе «Циники» описывается, например, героиня Ольга через «серую пыль» в глазах[550].

Эти схождения появляются, может быть, потому, что Парланд читал Мариенгофа незадолго до того, как начал писать свой первый роман. С другой стороны, оба автора являются продуктами своей эпохи и во многом отражают актуальные проблемы модернистской и экспериментальной русской прозы конца 1920-х гг. Вышеупомянутое метонимическое изображение персонажей встречается в литературе того времени, и кинематографичность повествования широко обсуждается в связи с романами 1928–1929 гг. Неоспоримым общим предметом рефлексии двух литературных денди является, кроме кинопоэтики, имажинизм. Парланд интересовался московским имажинизмом. Может быть, оно не так уж сильно его волновало по сравнению с множеством других явлений, которыми молодой человек интересовался в 1929 г., но очевидно, что это течение повлияло на его представление о модернизме/авангарде и пригодилось для сопоставления с финским шведоязычным «кубистически стилизованным экспрессионизмом». Таким образом, при дальнейшем разборе поэтики романа Парланда «Вдребезги» и при обсуждении международных литературных контактов финского модернизма мимо имажинистов пройти нельзя.

Неосуществленный перевод А. Ахматовой из Т. Шевченко

Полина Поберезкина

24 января 1955 г. Максим Рыльский писал Александре Рябининой по поводу готовившегося собрания сочинений Тараса Шевченко на русском языке: «А.А. Ахматовой посылаем подлинники и подстрочники трех стихотворений. (Она в бытность мою в Москве изъявила согласие кое-что перевести из Шевченко.)»[551] В примечаниях сообщается, что переводы Ахматовой в указанном издании Шевченко отсутствуют[552]. Между тем коллективное письмо к Ахматовой – двумя днями ранее – сохранилось в бумагах и адресата[553], и авторов[554]:

22 1 55.

Глубокоуважаемая

Анна Андреевна!

Беседуя в Москве с М.Ф. Рыльским, Вы дали согласие перевести несколько стихотворений Шевченко.

Шлем подстрочники.

Выбрали для Вас три стихотворения, написанные ямбом.

Позволяем себе напомнить, что стихотворения Шевченко большей частью лишены строгой строфичности и это необходимо передать и в переводе.

Надеемся получить переводы к 1 марта 1955 г.

Просим прислать их – в Киев‹,› ул. Воровского‹,› 21‹,› кв. 20‹,› Ушакову Николаю Николаевичу.

Заранее признательные Вам

редакторы Пятитомника

Шевченко

/А. Дейч/

/М. Рыльский/

/Н. Ушаков/

К письму приложены тексты стихотворений Шевченко «Доля» («Ти не лукавила зо мною…»), «І золотої й дорогої…», «Марку Вовчку» («Недавно я поза Уралом…»): оригиналы и подстрочники со стиховедческим комментарием. Переводы не были выполнены, вероятно, из-за другой большой и срочной работы: 13 января 1955 г. Ахматова заключила договор с Гослитиздатом на перевод 3000 строк для сборника «Корейская классическая поэзия»[555]. К тому же, по свидетельству Л.К. Чуковской[556], Ахматова не являлась поклонницей творчества Шевченко. В то же время литературные отношения авторов и адресата публикуемого письма не ограничены данным эпизодом и заслуживают, на наш взгляд, более подробного рассмотрения.