Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV

Политическая атмосфера, в которую окунулась Людмила, сказалась на ее первых выступлениях в печати. К этому времени относятся ее французские переводы стихотворной сатиры на обер-прокурора Святейшего синода К.П. Победоносцева и горьковской «Песни о буревестнике» для газеты «L’Aurore», редактор которой, франко-итальянский анархист Шарль Малато, открыто жил с любовницей-англичанкой, чем особенно привлек внимание Людмилы, жадно учившейся жизни у парижской богемы и политических радикалов[800]. Таким образом, в августе 1901-го, занятая диспутами и уличными протестами, Анна Петровна с запозданием заметила, что ее дочь, безуспешно пытавшаяся подвизаться на местных театральных подмостках, слишком близко сошлась с молодым актером и денди Рене Пийо, не ограничившись их общей страстью к современному театру и модернистской поэзии. Манера Пийо элегантно одеваться (в долг, как потом выяснилось), отсутствие в нем «черт мужественных» и интереса к философии коробили Анну Петровну – человека интеллигентской культуры, т. е. поклонницу харизматических «светлых личностей». Наведя справки о претенденте в зятья через подругу-анархистку, мать записала его в волокиты и прохиндеи и повезла сопротивлявшуюся Людмилу поостыть в семейной усадьбе Алферовых в деревне Лазаревке, близ уездного города Короча Курской губернии[801]. Однако полгода «бесполезного заточения», как выразилась Людмила много лет спустя[802], возымели прямо противоположное действие. Оказалось, что в 1901–1902 гг. модернистские черти водились даже в тихом омуте между усадьбой Алферовых и домом, который Савицкие сняли на зиму в Короче.

Неподалеку, в селе Сабынино, находилась усадьба старшего брата Анны Петровны, профессора Харьковского университета Сергея Алферова, водившего дружбу с соседом, князем Дмитрием Волконским, в чьем имении гостили Константин Бальмонт с женой Екатериной (свояченицей хозяина) и новорожденной дочерью. Подобно Людмиле Бальмонт оказался в этих краях не по своей воле: он был лишен права проживания в столичных и университетских городах за политическую неблагонадежность. Захаживая по-соседски к Сергею Алферову, поэт познакомился с его «ссыльной» племянницей и приударил за ней. Людмила была в восторге от внимания литературной знаменитости, находившейся в зените славы, тем более что с Бальмонтом можно было поговорить «о Париже и французских поэтах, цитируя Бодлера, Верлена и Малларме»[803]. Несмотря на разницу в жизненном опыте, оба подошли к последовавшим вскоре интимным отношениям одинаково, как предписывал поведенческий код модернистской культуры, к которому Бальмонт приобщился в Москве и Петербурге, а Людмила – в Париже. Не скрывая друг от друга иных сентиментальных привязанностей, они выстроили свою мимолетную связь, прерванную отъездом Бальмонта за границу в марте 1902 г., как воплощение эстетических и философских ценностей «новых людей», не обремененных общепринятой моралью[804]. Екатерина Бальмонт, таким образом, была в курсе очередного мужнина увлечения, а Людмила описывала свои отношения с поэтом в письмах к парижскому жениху (Рене, по ее мнению, должен был «все понять») и стремилась познакомиться с женой любовника, чтобы полнее постичь его душу. Бальмонт же противился встрече двух женщин, произошедшей лишь после его отъезда, но прошедшей как нельзя лучше, во всяком случае по письменным уверениям Людмилы[805].

Для Людмилы физическая близость – в гораздо большей мере, чем для падкого на женские прелести Бальмонта, – была формой творческого общения, неотделимой от эпистолярного романа, развивавшегося параллельно свиданиям. «Милый Бамонт ‹sic›, как я рада, что была для Вас мгновеньем радости!» – пишет Людмила 4 февраля 1902 г., употребляя интимно-ласкательное прозвище Бамонт, позаимствованное из речи ее малолетнего кузена, жившего в корочанском доме Савицких, –