Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV

В историографию европейской культурной жизни Людмила Савицкая вошла лишь как литературный переводчик, повлиявший на теорию и практику этого вида искусства во Франции[968]. Тому способствовало и ее возвращение к «неблагодарному занятию» в середине 1940-х, когда материальная нужда послевоенных лет заставила Людмилу вновь взяться за переводы, теперь уже без эстетического разбора: работу над модернистскими текстами[969] она перемежала с «хлебными» контрактами по советской литературе (от «Одноэтажной Америки» Ильи Ильфа и Евгения Петрова до «Взятия Великошумска» Леонида Леонова[970]), чрезвычайно популярной в освобожденной Франции. Что же до положения Савицкой на стыке русского, французского и англо-американского компонентов транснациональной модернистской культуры, то эта история канула в Лету; или, в лучшем случае, ушла в примечания к биографиям Джойса и Паунда, где Людмила обычно фигурирует в неузнаваемом виде «madame Bloch», о которой известно лишь то, что в момент сотрудничества с Паундом и Джойсом она была «тещей Джона Родкера» (за 25 лет до того, как Марианна вышла за него замуж)[971]. Да и личность «весеннего цветка» из посвящения к «Будем как солнце» – «Люси Савицкой, с душою вольной и прозрачной, как лесной ручей», вдохновившей цикл стихотворений «Семицветник», – до последнего времени оставалась практически неизвестной[972], несмотря на центральное место книги Бальмонта в истории русского модернизма.

Илл. 9. Людмила Савицкая со старшей дочерью Марианной на террасе их деревенского дома в Летью, на берегу Луары (около 1930 г.). Экземпляр фотографии хранится в рукописи перевода романа Бориса Зайцева «Анна» (SVZ30. Fonds Ludmila Savitzky. IMEC)

Подобная судьба типична для людей модернизма, выступавших в роли посредников между создателями культурных ценностей и их публикой. Логика художественных иерархий не только выдвигает на первый план литературных светочей и кумиров, какой бы короткой и преходящей ни была их слава, но и предрасполагает исследователей к игнорированию «малых сих» модернизма. Те же табели о рангах мешают изучению модернизма как исторического феномена, и это изучение сводится к описанию «вершин» культурной системы, неоправданно упрощенной как функционально (за счет игнорирования разнообразия ролей внутри каждой национальной модернистской культуры), так и географически – поскольку национальные модернистские культуры не вписываются в физические границы стран, на языках которых они создаются, что и позволяет нам говорить о существовании транснациональной модернистской культуры в конце XIX и первой половине XX в. Роль посредника, как никакая другая роль внутри модернистских культурных формаций, позволяет историку поближе рассмотреть механизмы смешения и миграции, сводящие национальные модернистские культуры в транснациональное целое.

К типизации литературной карьеры М. Кудашевой (Кювилье) [973]

Геннадий Обатнин

Феномен русско-французского литературного двуязычия русской культуры достаточно известен, однако научное его изучение началось не слишком давно. По воспоминаниям Ф.С. Сонкиной, в начале 1980-х гг. Ю.М. Лотман в соавторстве с лингвистом и переводчиком В.Ю. Розенцвейгом[974] задумали составить антологию из произведений русских писателей, писавших на французском, назвав ее «Французский Парнас русских писателей»:

Он с увлечением работал, готовя книгу для издательства «Прогресс». Но там испугались текстов Чаадаева. Полтора века назад их автора объявили сумасшедшим. Теперь главный редактор советского издательства отказывался включить его тексты в планируемую Ю.М. книгу. Ю.М. при мне звонил главному редактору «Прогресса» и сказал ему буквально следующее: «Наша квалификация не позволяет нам подписаться под текстами, где не будет Чаадаева». Не пойдя на компромисс, они с Розенцвейгом забрали книгу из издательства[975].