Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV

Die Juden, aber Ach!
Die werden wir nicht los,
Und schlagen wir darein
Mit Knütteln klein und gross.
Die Zeit wird kommen, bald
Wird Baroch König sein
Lieb’ Vaterland, lieb’ Vaterland kannst ruhig sein.
Das sind die Juden, die ich meine,
Schief und krumm die Nas’ und krumm die Beine
Wo’s was zu schachern giebt,
Da sind die Juden schlau.
Hier ein Jud’, da ein Jud! Jau! Jau! Jau!

Итогом переписки представителей разных структур власти стал запрет полицмейстера Раста «всем Юрьевским капельмейстерам вообще играть эту песню в публичных местах»[233]. Однако бытование этой антисемитской песни в городе не закончилось. В конце августа 1894 г. в Юрьеве была издана четырехстраничная книжка «Juden-Marsch» («Еврейский марш»), на которой были указаны композитор Kran’l и автор слов Carl Wermer. В конце четвертой страницы, после нот был приведен немецкий «Text zum Trio»[234]. Несмотря на запрет со стороны юрьевского полицмейстера, 18 августа 1894 г. юрьевский отдельный цензор Егевер выдал цензурное разрешение на публикацию «Еврейского марша». Эта книжка тиражом 1000 экземпляров была напечатана в солидной Юрьевской типографии Шнакенбурга. Ее владельцем был староста купеческой гильдии К.Э. Генри. Хотя «Еврейский марш» был публично запрещен, местная власть не препятствовала частному распространению и знанию его текста, тем самым косвенно способствуя усилению антисемитских настроений. В августе 1894 г. публикация «Еврейского марша» аккумулировала и материализовала антисемитские настроения среди студентов-немцев. В этом контексте представляется неслучайным, что осенью 4 октября университетская власть завела отдельную папку, куда собирала дела, связанные со студентами-евреями.

При разрешении внутренних конфликтов среди студентов университетская власть наказывала всех, кто наносил оскорбление словом или делом. Исключением из правила стало дело 19 марта 1895 г. В ту ночь между 2–3 часами слушатель фармации Гирш Михелис был разбужен шумом, доносившимся из смежной комнаты, где трое пьяных студентов – Скуин, Гелмс, Герберсон – пели «Juden-Marsch» и стучали в стену. В результате возникшего конфликта студенты нанесли друг другу оскорбления словом, студент-еврей был избит. 24 марта Михелис подал проректору жалобу. 15 апреля датируется объяснение Скуина (латыша по национальности), к которому были приложены свидетельства Гелмса и Герберсона. Университетская власть предоставила Скуину возможность ознакомиться с текстом Михелиса, и в своем объяснении он приводит цитаты из записки студента-еврея. Предоставив прошение Михелиса Скуину, университетская власть тем самым дала ему возможность составить ту версию событий, которая была бы для нее убедительной и приемлемой.

В записке Скуин объясняет конфликт проявлением дурного характера студента-еврея. Созданный студентом образ Михелиса вполне узнаваем и включает в себя злонамеренность, коварство, обидчивость, мстительность – черты, характерные для общего в то время отрицательного представления о еврее:

‹…› он отличается крайне желчным и придирчивым характером ‹…› он имеет склонность малейшую неприятность ‹…› принимать за крупнейшую обиду ‹…› Михелис отличается неуживчивым и раздражительным характером и крайнею мстительностью ‹…› он нарочно не запер дверь, чтобы дать при входе кого-либо из нас туда, учинить скандал, как это и случилось с Герберсоном ‹…› я пришел к заключению, что Михелис действовал по заранее обдуманному плану[235].

Объяснение Скуина ярко демонстрирует психологическое различие в восприятии «своих» и «чужих» поступков. Действия Михелиса приписываются проявлению его истинной человеческой натуры; свои же действия Скуин изображает как естественную реакцию, закономерный ответ на поступки «чужого» Михелиса.