Трансперсональный проект: психология, антропология, духовные традиции Том II. Российский трансперсональный проект

Сам метод общеизвестен и, пожалуй, клонится к закату. Что же касается текста, который проходится при его освоении, то он до сих пор не привлекал особого интереса филологов. Между тем, при кажущейся простоте, он весьма любопытен. «(1) Руки тяжелеют и теплеют. (2) Ноги тяжелеют и теплеют. (3) Живот теплеет. (4) Руки тяжелые, теплые. (5) Ноги тяжелые, теплые. (6) Живот теплый. (7) Руки тяжесть… тепло. (8) Ноги… тяжесть… тепло. (9) Живот… тепло». Вот, собственно, и все. Цифры, конечно, читать не нужно: мы их ввели для удобства. Пользуясь ими, мы можем дать наглядную схему текста:

1 2 3

4 5 6

7 8 9

По мере освоения метода мы проходим эту схему строка за строкой, учась вызывать у себя соответствующие ощущения. Но виртуозы этого дела могут заставить зазвучать всю схему сразу (так опытный дирижер, просматривая партитуру, сразу слышит голоса всех инструментов). Главный секрет этой схемы можно заметить, просмотрев любой столбец сверху вниз: в каждой строке говорится то же самое, что и в соседней, но с другой грамматикой.

Иначе говоря, каждая строка составлена по законам некоторого «глубинного языка». Поэтому систематические занятия по схеме и воздействуют на сознание. Конечно, приведенный нами текст не более чем пример, на практике количество и строк, и столбцов может существенно варьироваться. Главное – что до тех пор, пока ведется систематическая работа с «глубинными языками», текст всегда распадается на слои, и поэтому может быть записан в виде таблицы. Но раз эти языки повторяют строение поля сознания, то и структура этой таблицы прямо его отражает (конечно, с преимущественным вниманием к тем зонам поля, с которыми ведется работа). Располагая таблицами такого рода, принятыми определенной культурой, мы можем только путем их грамматического разбора, не нуждаясь в непосредственном наблюдении, установить строение создавшего эту культуру поля сознания.

Для таких текстов мы предлагаем особый термин – «матричные», и предлагаем считать их особым родом словесности. Дело не в своеобразии их структуры. И в поэзии, и в прозе наберется немало текстов, также густо пронизанных параллелизмами. Дело в их функции, в том, что матричные тексты снимают с речи заклятие произвольности. Ведь если в повседневном состоянии мы скажем или прочтем в книге: «Я засыпаю», то мы сотрясем воздух, получим эстетическое либо познавательное впечатление, но не заснем. Напротив, если в состоянии, измененном прохождением матричного текста, мы внушим себе: «Я засыпаю», то именно это и произойдет. Матричный текст не рассказывает о некотором отрезке реальности, а прямо повторяет всеми своими изгибами ее строение. При правильном чтении мы попадаем в резонанс с этим отрезком реальности и изменяем его. Собственно, текст не читается, он исполняется, сбывается, может быть – творится (в смысле старого выражения «творить молитву»).

Для современной филологии такой предмет непривычен. Тем не менее он имеет свою, весьма долгую и почтенную историю. Не случайно на первых страницах курсов истории языкознания мы традиционно знакомимся с диалогом Платона «Кратил». Главное, что хочет установить ведущий диалог Сократ, – произвольно ли связан язык с реальностью, или между ними существуют прочные связи. Проблематику диалога часто сводят к теории звукоподражания. Между тем она значительно более тонка, а вывод, к которому приходит Сократ, совсем нетривиален. Он склоняется к тому, что в словаре и грамматике существуют некие оттиски реалий, что различение их – всамделишное, хотя и трудное, ремесло и что владеющий им муж, употребляя язык, будет разбирать самую сущность вещей.

Одним из плодотворных направлений разработки этого круга идей стала теория теургии. Устанавливая ее в трактате «О египетских мистериях», Ямвлих указывает, что весь мир пронизан мощными силовыми потоками (энергиями). Если построить речь строго по их пропорциям, «подражая природе вселенной и демиургии богов», она усилится настолько, что способна будет управлять протеканием природных явлений повелевать демонами.

На отечественной почве взгляды такого рода претерпели собственное длительное развитие. В последний раз их разработка оживилась в начале нашего века, в так называемом учении имяславия, пользовавшемся поддержкой таких серьезных теоретиков, как П. Флоренский. По мысли его приверженцев, язык наш неоднороден, в нем есть слова и способы их произнесения, в которых потустороннее присутствует непосредственно. Правильно употребляющий их человек сливается в буквальном смысле слова с их божественным денотатом.