Транзит

Есть и другая причина, сказал он, по которой его часто приглашают разделить сцену с Джулианом. Дело в том, что оба их романа попали в категорию автобиографических, и этот факт значительно облегчает задачу организаторам таких мероприятий, как это. Но на самом деле его книга и книга Джулиана не имеют ничего общего. Их даже, наверное, можно описать как действующие по взаимно противоположным принципам.

– На днях, – сказал он, – я сидел в кабинете, смотрел через окно в сад и вдруг увидел на лужайке своего кота Мино. Лапами он прижимал к земле птицу. Она сопротивлялась и хлопала крыльями, а Мино с интересом наблюдал за ней. Он наслаждался своей силой и предвкушал момент, когда сможет наконец откусить птице голову. Вдруг с улицы раздался шум, какой-то хлопок или громкий треск, и Мино встрепенулся. Птица воспользовалась этой возможностью, высвободилась и улетела.

Луи был удивлен, что птица оказалась такой изворотливой. Но стоило также признать, что и Мино постарел: в более молодом возрасте он не позволил бы себе ослабить хватку, даже если бы на что-то отвлекся. Луи мог бы и сам спасти птицу, если бы встал, открыл дверь и шикнул на Мино. Но в этот момент он размышлял об успехе, о том, что написал книгу в грязной и душной студии в подвале, но благодаря хорошим продажам по всему миру оказался здесь, в просторной и великолепной комнате великолепного дома с видом на красивые сады. На полученные от продаж деньги он также приобрел несколько новых предметов мебели, включая кресло Миса ван дер Роэ, в котором как раз и сидел. Он чувствовал мягкую кожу под бедрами, вдыхал ее роскошный насыщенный запах. Эти ощущения были всё еще для него чуждыми, хотя он осознавал, что в них рождалась новая его часть, новое я. С этими предметами у него не было никаких ассоциаций, но они создавались именно в тот момент, пока он сидел в кресле. Небольшими шагами, постепенно, он всё больше отдалялся от того человека, которым был, и так же постепенно становился новым.

Он хотел закончить эту мысль, додумать ее до конца и понять, что в действительности чувствовал в связи с изменением обстоятельств: довольство собой или стыд? Испытывал ли он злорадное торжество над теми, кто когда-то унижал его или сомневался в его способностях, или же вину за то, что ему удалось сбежать от них и извлечь из полученного опыта выгоду, в то время как их жизнь оставалась прежней? Его размышления были прерваны, когда перед его глазами появился Мино и была разыграна сцена с птицей. Длилась она недолго, но целиком завладела вниманием Луи, и он ощутил пробуждающееся в нем чувство ответственности. Он смотрел на птицу, которая вяло хлопала крыльями, пока Мино прижимал ее лапами к земле. Он вдруг понял, что у этой истории нет никакого автора. Нужно вмешаться, иначе ему станет больно оттого, что Мино убьет птицу, так как он идентифицирует себя именно с ней, несмотря на то что знает Мино и что Мино – его кот. Однако ситуация быстро разрешилась: нарратив позаботился о себе сам. Финал этого нарратива был триумфом над превратностями судьбы, – Луи сам приписал птице такие качества, как упорство и изворотливость, – но на самом деле было что-то глубинное и настораживающее в том, что он стал свидетелем этой сцены, которая сама по себе не означала ничего, но благодаря его чувству ответственности и знаниям приобрела смысл. Его публичная идентификация со своим котом Мино противоречила его личной идентификации с птицей: чувство ответственности, как он понял, происходило из понимания, что эти две составляющие вот-вот столкнутся. Часть его должна была ненавидеть Мино, но Мино сам был его частью. Наблюдая за освобождением птицы, он вспомнил, что реальность произвольна и жестока и что вера в нарратив – это только ширма, абсурдная и искусственная; но тем сильнее он ощущал, что птица каким-то образом символизировала правду. Несмотря на свое новое положение, он не забыл, как ощущал себя в мире и как играл роль кота по отношению к птице внутри себя. Сколько он себя помнил, он чувствовал что-то неистово бьющееся внутри, что-то, что должно было вырваться из этого заточения, что-то, чья самая большая уязвимость заключалась в возможности потерять свободу; годами он использовал свою власть над этой частью себя, неосознанно, программно, точно так же, как Мино использовал свою власть над птицей. Легкость, с которой он сумел вызвать в памяти прежнее эмоциональное состояние, сидя в своем комфортном кабинете, чувствуя запах кожи и наблюдая за действием, разворачивающимся на лужайке, убедила его в том, что ему удалось снова войти в это состояние, что птица внутри него опять оказалась в заточении и неистово била крыльями. Ведь по своей природе она не может учиться, не может накапливать знания: выдрессировать ее – значит пойти против ее природы, и больше птица уже не будет свободна.