Транзит

– Сейчас «дядька», хоть и не шибко возлюбил вас, но лицом к Европе старается быть. Гонения прекратил, конгрессменов у себя в загородной резиденции принимает, Всемирный банк обхаживает.

– Обхаживает, чтобы у державы больше денег выбить. Или чтобы ему прошлый кредит списали. Знаем его тактику, она с годами не меняется. Так и будем бултыхаться между Западом и Востоком, – Лера тоже взяла кусочек нарезки.

– По-моему, национальное государство – это уже утопия, – совершенно искренне сказал Игорь. – Я смотрю, как столица державы в натуральный Вавилон превращается, и в наших регионах похожий процесс идет, только медленнее.

– Вашему Вавилону лет пятьсот уже, а мы этого не хотим, – возразила ему Лера. – Через нашу землю столько войн прошло, столько бед… Мы своей собственной жизнью и не жили почти. Неужели права не имеем?

«Она красивая по-своему, хоть и маленькая совсем, по плечо мне. Как у нее глаза вспыхивают, когда заводится!.. О чем ты думаешь вообще? Проект на грани провала, наверху хрен знает что происходит. Осталось еще шестнадцать часов продержаться. Вру сам себе, больше. Шестнадцать часов и одиннадцать минут…»

– Вы торопитесь?

– Нет, машинально на часы посмотрел.

Игорь, отвлекаясь от мрачных мыслей, откупорил вторую банку.

– Где же основа национального государства? «Совок», который вы ненавидите, да и я презираю, всё перемолол. У страны, по сути, даже своего языка нет.

– Язык только в глухих деревнях остался, еще у горстки этнографов, – кивнула Лера. – Иногда и мне кажется, что шанс давно упущен.

– Романтическая мечта как программа?

– Знаете, лучше умереть с романтической мечтой, чем жить в хлеву.

Пиво допивали в тишине, которая напомнила Игорю минуту молчания на похоронах.

– А где папа вашего милого мальчика? – довольно бестактно спросил он.

– Понятия не имею. Мы даже не расписывались, – сказала Лера.

– Тяжело так.

– Да, тяжело. К нам с обыском два раза из МВД приходили, всё переворачивали. Олег помнит. Следили за квартирой, свастику малевали на входной двери. Соседям что только не плели про меня! В вашей любимой державе такого нет?

– В ней всего хватает, – признался Егоров. – Как же выкручиваетесь?

– Как можем. Я случайными заработками перебиваюсь, на постоянную работу не берут. Предупреждение имею как антиобщественный элемент. Даже банковская карта у меня заблокирована, между прочим. Но везде есть нормальные люди. Мама помогает, друзья.

Лера вздохнула и открыла упаковку сока.

– Или вы чая хотите? – спохватилась она.

– Много чего хочу, но идет как-то всё не так. Наперекосяк идет.

В кухне стало слишком тихо, и политтехнолог понял, что не слышит телевизора. Подвешенный на кронштейн у холодильника, он был включен на минимальную громкость, в основном, ради картинки. Сейчас картинка с площади Самобытности пропала. Экран не показывал вообще ничего, кроме статичной заставки. «По техническим причинам вещание телерадиоцентра временно приостановлено. Приносим вам свои извинения», – значилось на ней.

– Такое часто бывает?

Лера уловила тревогу в его голосе.

– Время от времени, когда профилактика. Но это днем обычно.

– Одну минутку, – извинился Игорь, вставая из-за стола.

Выйдя на узкий балкон и чуть не ударившись коленом о велосипед, стоявший там, он позвонил Диме на тайный номер.

«Абонент не отвечает или временно недоступен», – пропел ему в ухо искусственный голос.

Егоров плюнул на конспирацию и набрал основной.

«Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

– Лера, я пойду, – объявил он, вернувшись в кухню, и запнулся.

Обладательница волнующих зеленых глаз стояла перед ним в расстегнутой толстовке, под которой не было ничего из одежды или белья.

– Не хочешь остаться?

Глава седьмая

Партизанской тропой

Танки грохотали по проспекту так, что, казалось, вот-вот осыплется побелка с фасадов. Над асфальтом, который безжалостно корежили их гусеницы, стелился голубоватый дым. Удушливо пахло гарью. Игорь и Лера стояли на тротуаре, у телефонной будки. Еще несколько человек застыли на противоположной стороне.

– Граждане, соблюдайте спокойствие! В городе с двадцати двух часов ноль-ноль минут действует режим чрезвычайного положения. Объявлен комендантский час. Выход на улицу до семи часов утра без специального пропуска запрещен, – вещал репродуктор милицейского «уазика», ехавшего впереди бронированной колонны.

Пульсирующий свет его мигалки бил по стенам домов, синие огни плясали в затемненных окнах.

– Теперь и за мной придут, – сказал Егоров.

Решительный шаг Леры на кухне поистине застал его врасплох. Он обнял ее так крепко, что сам испугался, не хрустнут ли сейчас кости рыжей соблазнительницы. Она в ответ обхватила его руками и ногами, резко оттолкнувшись от пола. Грудь у девушки была маленькой, но твердой, язык – жадным и настойчивым.

Целуясь с ней, Игорь понял, что еще несколько секунд – и судьба проекта заодно с транзитом будет ему глубоко безразличной. Не выпуская Леру из рук, он с великим трудом оторвался от ее влажных и страшно сладких губ.

– Солнце, не могу. Там беда, кажется.

– Беда?