Трапеция

— Подумай головой, Мэтт, — озабоченно сказал Лионель. — Я все равно не смогу его взять, в этом вопросе политика Старра очень жесткая. Тем, кому нет двадцати одного, в воздушных номерах не место. Если ты небезразличен пареньку, он не будет тебя держать. Иди домой, поговори с ним, постарайся убедить его, что так будет лучше для вас обоих. Я хочу взять тебя, мне нужен партнер, мне больно видеть, как ты рушишь собственную жизнь. В память о Папаше Тони я хочу видеть, как имя Сантелли выйдет из этой истории, не слишком замаравшись.

Несколько минут Марио сидел неподвижно. Вид у него был невозмутимый, но внутри звучал другой голос, теперь навеки умолкший.

Мэтти, ты должен кое-что пообещать. Обещай, что больше никогда не напьешься и не преступишь закон. Когда ты попадаешь в неприятности, то бросаешь тень на всех нас, на всю семью.

На этот раз он не был пьян, но с таким же успехом мог бы и напиться. Он был сам во всем виноват, движимый какой-то ослепляющей агонией, затмившей осторожность.

— Подумай, Мэтт, — настаивал Лионель.

В глазах его мерцало нечто, до боли похожее на жалость.

— Поговори с пареньком, обдумай все как следует и позвони мне. Только не тяни слишком долго. Рэнди хочет, чтобы все контракты были подписаны до первого апреля, а нам надо притереться друг к другу, если ты собираешься делать тройное.

Но у Марио перед глазами стояла другая картина. Томми в раздевалке, униженный, уткнувшийся лицом в грязь, шепчущий отвратительное слово, предававшее все, что между ними было. Хуже, чем насилие. Хуже, чем все, что мог бы сказать любой, узнавший о совращении ребенка.

И мне предлагают это сделать!

— Погоди, — сказал он, вскидывая голову. — Мне не надо ничего обдумывать.

Лестница была темная и скрипучая. Томми порылся в карманах в поисках ключа, ногой отодвинул мусорный пакет и забарабанил в дверь.

— Открыто! — отозвался Марио изнутри. — Заходи.

Комната была обставлена аккуратно и скудно, на столе до сих пор стояли чашки из-под кофе, оставшиеся с позднего завтрака. День угасал, но Марио не включал свет.

— Ты сегодня рано, — заметил Томми, дернув шнурок светильника. — Я думал, ты вернешься поздно вечером, но заметил машину на улице.

— Ты звонил домой?

— Разговаривал с Люсией. Сказал, что ты поехал на зимнюю квартиру попробовать договориться с Лионелем насчет работы на весну… все правильно, да? Она хотела, чтобы мы пришли на ужин, но я сказал, что мне надо встретить тебя на случай, если ты что-нибудь уладил.

Томми повесил куртку в узкий шкаф.

— Встретил Кено в кофейном магазине. Он меня подвез.

— Что говорил?

— Ничего особенного. Спросил, почему тебя со мной нет. Как обычно. В смысле, болтал он много, но сказал мало, понимаешь?

— Почему он не заскочил поздороваться?

— Я не был уверен, что ты дома, — ответил Томми, — а мне с ним разговаривать не о чем.

— Тебе не нравится Эдди?

— Он ничего. По крайней мере лучше большинства этих придурков, которые здесь ошиваются. Он хотя бы не пытается меня снять.

— Ты купил кроссовки?

— Угу. Отдал три пятьдесят… нормально?

— Конечно, если они подходят. Черные или синие?

— Черные, — Томми выставил ногу. — Того же размера, что и две предыдущие пары. Кажется, я уже не расту.

— Ну и прекрасно. Для вольтижера твоего роста вполне достаточно. Слушай, Томми, парни действительно тебя беспокоят?

— Да нет, я в состоянии с ними справиться.

— Я предупреждал, что тебя ожидает, если со мной свяжешься.

Томми повернулся.

— Я могу о себе позаботиться. Во всяком случае, они понимают, что если я говорю:

«Нет, спасибо», то именно это я и имею в виду. Просто я им не очень нравлюсь, а они не особо нравятся мне. По-моему, ты очень правильно сделал, что прекратил шататься по городу в компании этих… этих…

— Почему ты так боишься этого слова, Томми?

— Ладно, ладно, геев, — выпалил Томми, — раз уж ты так горишь желанием это услышать. Если тебе так нравится слушать, как я это произношу.

— Я просто не хочу, чтобы ты сам себя дурачил. Раз уж ты не против быть… — он намеренно подчеркнул слово: — геем, то я не хочу, чтобы ты боялся произносить это слово. Или признавать свою суть.

Томми упер руки в бока.

— Хорошо, хорошо, черт с тобой, я гей. Но больше ничего общего я с этими дураками не имею. Как и ты.

— Я похож на них больше, чем ты думаешь, Томми.

— Ладно, значит, буду говорить за себя, — сказал он и честно прибавил: — Так уж случилось, что мы все геи. Но лично я не пытаюсь делать на этом карьеру.

— Какой-то ты нетерпимый, а, малыш?

— Ну да, да, живя в доме со стеклянными стенами, не следует бросать камни в дом соседа, знаю. Да, я гей, но это моя личная жизнь, и я не выпячиваю свою ориентацию, где только можно.

Марио спустил ноги на пол и сел.

— Может, они не могут по-другому.

— Могли бы попробовать, — заявил Томми со всей категоричностью очень юного человека. — И меня уже тошнит смотреть, как они увиваются вокруг каждого нового мальчишки.

Марио со смехом обнял его за плечи.

— А уж в этом ты сам виноват, малыш. Нечего быть таким привлекательным. Эти сексуальные веснушки…

— Отвали, — хихикнул Томми. — Лучше расскажи, как прошло с Лионелем.