Трапеция

И Томми услышал следующее. В ранних 1890-х Марио ди Санталис и его сыновья, Тито и Рико, приехали в Америку. Были они выходцами из австрийско-итальянского семейства акробатов и жонглеров, блистающего в европейских цирках целое столетие. Поколесив по Америке с полудюжиной цирков, перед

Первой мировой войной они открыли собственное шоу. Сын Марио, Антонио, ставший потом Папашей Тони, женился на девушке из цирковой семьи — звали ее

Карла Фортунати. Фамилия ди Санталис звучала слишком непривычно для американского уха, и они превратились в Братьев Сантелли. А позже, когда Антонио освоил номера с полетами и возвращениями на новых тогда трапециях, — в Летающих Сантелли. Когда Рико ушел на покой, Антонио начал гастролировать со своими сыновьями, Джо и Анжело, и дочкой, Люсией.

— Мэтт Гарднер, мой отец, присоединился к труппе ловитором. Люсия тогда была звездой номера, настоящей красавицей. Они поженились, пошли дети, и некоторое время ей было не до полетов. Нас четверо. Лисс старшая, потом я, потом Джонни и Марк, близнецы. Отец умер, когда братья были младенцами.

Никто из нас его не помнит, даже Лисс.

— Он… разбился?

— Нет, заболел тифом на долгой стоянке в Питсбурге. После его смерти Люсия вернулась на дорогу. До несчастного случая, — Марио резко оттолкнул остывший кофе. — Ладно, пора ехать.

Проведя машину через городские пробки, Марио свернул на широкую дорогу, вьющуюся между незнакомых кустарников, деревьев и зеленой травы. Стало тепло, и Томми стянул свитер. Марио усмехнулся.

— Ты подожди, пока привыкнешь. Новичкам наш климат всегда кажется теплым. А как перезимуешь пару раз — будешь дрожать при шестидесяти.

Машину он вел опасно, резко выкручивая руль на поворотах.

Томми вдруг обнаружил, что буквально лопается от любопытства. Братья Марио тоже воздушные гимнасты? Сколько всего людей в семье? Но покосившись на замкнутое лицо парня, он решил повременить с расспросами.

Внезапно Марио сбавил скорость и посмотрел на Томми.

— Отец рассказывал тебе что-нибудь о Джонни?

— О ком? Нет, ничего.

— Прежде чем мы доберемся до дома, — сказал Марио, — стоит, наверное, объяснить, почему ты здесь.

Он снова перевел взгляд на дорогу.

— Лучше уж сейчас, а то чего доброго ляпнешь что-нибудь не к месту. Вот что случилось. Знаешь, Ламбету понравился наш трюк для четверых на двойной трапеции. Честно говоря, Везунчик, я считал тебя слишком молодым. Хотел, чтобы ты еще год побыл с нами запасным. Анжело с Папашей Тони в этом бизнесе всех знают, они могли бы найти нам хоть дюжину людей. Но дело в том, что мы обычно не работаем с чужими. Семейная традиция. Естественно, первым делом мы подумали о моем брате Джонни. Он ездил с нами до того, как мы присоединились к Ламбету. Я был вторым ловитором, с Анжело, а Джонни и Лисс летали. Хорошего вольтижера из Джонни не вышло, зато ловил он отлично. В общем, когда он был хорош, то был очень, очень хорош. А когда был плох, то — как в том детском стишке — был ужасен. Джонни и Папаша Тони погрызлись, и Папаша Тони сказал ему, что он не достоин называться Сантелли. А Джонни ответил, что и Гарднером быть не против. Сам знаешь, не тот ответ, которым можно кого-то успокоить. И уж точно не Папашу Тони.

Томми моргнул, стараясь вообразить человека, посмевшего сказать такое Папаше Тони. Марио, верно проследив ход его мыслей, хохотнул.

— В общем, Папаша Тони запретил ему летать. А Джонни отказался снова быть запасным и мальчиком на побегушках, бросил номер и нашел работу на какой-то ярмарке. По мнению Папаши Тони, ниже опускаться уже некуда. Уходя, он проклял всех Сантелли — бывших, ныне живущих и будущих — и больше мы о нем не слышали. Правда, время от времени он присылал Люсии открытки — передавал, что жив-здоров и не в армии. Так вот. А осенью мы увидели в «Билборде» заметку о Шоу Фререс и Страттона, про воздушные полеты. И нашего Джонни посередине. Несколько недель спустя, когда нам понадобился четвертый, Люсия предложила Джонни. И тут выступил Анжело: предупредил — четко и ясно — что если мы возьмем Джонни, то останемся без него. Слышал бы ты его. Ты же знаешь, какой он тихоня. Не кричал, не злился. Сидит такой, курит, засыпая ковер пеплом, и говорит: «Возьмете Джонни обратно — я уйду». И прибавляет: «Тот парнишка, Зейн. Он, конечно, Джонни в подметки не годится, но с первой минуты, как Мэтт взял его на аппарат, работает, как следует. Не без ошибок, зато не ждешь, что он сделает гадость ради забавы. У парня есть уважение. Не корчит из себя остряка, не огрызается, не спорит направо и налево». Вот и все. Папаша Тони ведет себя так, будто мы ему души продали с телами заодно. Я, бывает, выступаю, как примадонна. Но именно Анжело держит шоу на плаву, и я хочу, чтобы ты об этом не забывал, парень.

— Анжело такое сказал? Про меня?

Томми готов был чем угодно поклясться, что Анжело не обращал на него ни малейшего внимания.

— Да, про тебя. Но я говорю это не для того, чтобы ты тут зазвездел. Просто объясняю, что тебе еще учиться и учиться. И зиму будешь пахать как проклятый, если хочешь отправиться в тур вместе с нами.

— Я понимаю.