Трапеция

— Не согласен. Это отговорки, Джонни. Администратор в ответе за то, как проходит номер. А значит, отвечает и за других его участников. Не то чтобы он обязан указывать им, как дышать, просто за номером должна стоять одна главная идея. Если Стелла не принимает твое лидерство, то что она вообще делает в номере? О каком контроле речь, если артист не соблюдает дисциплину?

Она должна научиться принимать приказы… и критику тоже.

— Вы все здесь помешаны на дисциплине!

— Зато это дает результат. А то бы не было у меня никакого сальто-мортале. И Папаша Тони мог бы многому ее научить, если бы она слушала, а не убегала в слезах.

— Знаю, — неохотно признал Джонни. — Но если она делает что-то неправильно, почему бы ему просто не сказать, а не орать и выходить из себя? Да, он лучший, я в курсе. Я хотел бы, чтобы он учил Стеллу. Я хотел бы работать с ним…

— Джок, кто тебе мешает? Слушай, отрабатывай этот проклятый контракт с Муркоком и возвращайся к нам! Папаша уговорит Анжело, ему не привыкать. Он же спит и видит, как бы снова сделать по-настоящему большой номер, такой, где в воздухе полно летящих тел…

— Как-то летом в Миннесоте я работал в похожем. Летающие Морелли. Девять вольтижеров и три ловитора. Однажды мы репетировали, и кто-то спросил про нас хозяина, а он ответил: «Ах да, это номер-конфетти».

— Точно, Папаша мечтает о таком конфетти. Но ненавидит работать с посторонними.

— Разумеется. Потому что не может заполучить их тело и душу, — Джонни яростно натирал паркет. — Знаешь, он сделал благородный жест. Предложил мне остаться. Устроить эдакое возвращение блудного сына. Но Мэтт, я не такой.

Если бы он просто учил нас, руководил нами на манеже и оставил нашу личную жизнь в покое — все было бы нормально. Но не могу я год за годом жить с шоу, где старший — Господь Всемогущий, рядом пара пророков, а с младшими обращаются, как с грязью. Ты раза в три круче, чем Анжело в его лучшие дни, которые, как мне кажется, уже позади. Но когда Папаша уйдет на покой — а это не за горами — его место займет дядя Анжело, и все будет… в общем, те же яйца, только в профиль. Я вижу, как вы муштруете Томми. А он через несколько лет начнет так же обходиться с Клэем.

Джонни встал и отшвырнул тряпку.

— Неужели тебе никогда не хотелось кем-то быть?

— Я и есть кто-то, — ответил Марио. — Я Марио из Летающих Сантелли. Мне не приходится это доказывать. Я делаю это там, — он указал на аппарат.

— Возможно, Стел и я недостаточно хороши для Великих Летающих Сантелли.

Возможно, мы не вашего круга…

— Я этого не говорил.

— …но мы работаем в команде. И мы не спутаны по рукам и ногам правилами, традициями и Проклятыми Священными Письменами Старого Марио на стене!

Против этой чепухи я не возражаю, — он пнул тряпку, — если это для забавы. Так я чувствую свою принадлежность к семье. Но то, как вы это делаете, это не просто хорошая шутка, вроде каляк Лисс про Передовую Школу Полетов. Все чертовски серьезно, я не могу смириться с этим и не хочу. Если бы я был звездой, я хотел бы реально быть звездой. А не мальчиком на побегушках.

— Если я работаю, как звезда, — твердо возразил Марио, — то мне все равно, кем я являюсь в остальное время. Пока не пришел Томми, младшим был я. Теперь он. В воздухе я, может, и лучший, но я по-прежнему самый младший в труппе, за исключением Томми. С какой стати мне должно хотеться чего-то еще?

— Ты даже не понимаешь, о чем я говорю!

— Понимаю, Джок. И Папаша вовсе не забирает себе все лавры. На афишах пишут мое имя, и я закрываю номер.

— А в турах взваливаешь на себя всю черную работу и собираешь грязное белье.

— И что здесь такого? Обычные обязанности младшего.

— Господи! — взорвался Джонни. — Ты неисправим!

— В этом разница между современным танцем и классическим балетом. Нет, Джок, дай мне договорить. В современном танце есть энергия и мощь, но нет дисциплины. Классический балет никогда не позаимствует современный элемент, пока элемент не докажет свою ценность. А классическая работа на трапеции очень похожа на классический балет. Дисциплина — это особенная традиция. Ее нельзя подделать. Она просто есть.

— Бред сивой кобылы! Воздушным полетам меньше века, и техника все время развивается. Я, конечно, не такой начитанный, как ты, но знаю: когда-то и два с половиной сальто считали невозможным, не то что три.

— Думай, как хочешь, — лицо Марио было замкнутым и упрямым. — А я знаю одно.

Папаша Тони — один из величайших гимнастов прошлого. И если я буду его слушаться, то стану одним из величайших гимнастов будущего. И даже если его скрутит ревматизм, а я десять раз переплюну Барни Парриша, то все равно буду прыгать по его кивку. Просто из уважения к тому, кем он был и кто есть.

— Страшно неохота тебе это говорить, старший брат, — на лице Джонни вдруг заиграла широченная улыбка, — но я чувствую своим печальным долгом сообщить тебе, ревностному защитнику семейных традиций, что ты топчешься своими большими ногами в своих больших туфлях по нашему свеженатертому паркету.

— Уел, — беспомощно признался Марио.