Трапеция

Когда настал холодный серый рассвет, все позабылось. Они остановились позавтракать, и Томми, который, сидя между Анжело и Марио, с аппетитом поглощал огромную порцию блинчиков и бекона, даже близко не собирался размышлять над тем, что случилось ночью. Короткая мысль промелькнула лишь на очередной заправке, где они вымылись и переоделись. Томми заметил белесое пятно на шортах, но без лишних раздумий запихнул их в пакет с грязной одеждой. Так можно было притвориться, что ему привиделся странный сон и ничего больше.

К полудню они, наконец, добрались до маленького городка, примечательного лишь тем, что тут располагалась зимняя стоянка Ламбета. В дальнем конце огромного пустыря на краю хлопковых полей уже стояли с десяток грузовиков и трейлеры. Тесный круг автомобилей и фургонов, с полдюжины маленьких навесов — унылый порядок стоянки сменился живописной картиной цирка, готового отправиться в путь. Томми выскочил из машины Сантелли, не успела та толком остановиться, и бросился к трейлеру, принадлежащему его собственной семье.

После всех положенных объятий, причитаний, приветствий и второго завтрака с родителями Томми погрузился в привычное окружение. Внутри обширного, огороженного веревками пространства устанавливали аппаратуру. Незнакомец в шортах щелкал бичом, гоняя по кругу группу лошадей. На огороженной территории незнакомый мужчина и маленькая светловолосая женщина, оба странно потерянные, наблюдали за установкой вертушки. Были тут и номера, знакомые Томми по прошлому году: лестницы для воздушного балета уже ждали своего часа, и Марго Клейн придерживала канат для девушки в клетчатых шортах и блузке на бретелях. Бетси Джентри нигде не было. На деревянном ящике сидела Маленькая Энн, и Томми пошел было к ней, но тут его перехватил Папаша Тони, велев отыскать Бака, униформиста, чтобы тот помог установить и проверить аппарат.

— И не волнуйся, — бросил Папаша Тони. — Ты будешь с нами на показе, но я сказал Ламбету, что на тебя можно положиться, а он меня знает. Раз Тонио Сантелли говорит, что ты умеешь летать, — он надменно вздернул подбородок, — значит, беспокоиться не о чем.

Такой похвалы Томми еще не доставалось. Забравшись на аппарат вместе с Баком, он был счастлив, как никогда в жизни.

Хорошо после полудня Томми спустился на землю и отложил ватерпас. Марио и Анжело в рабочих трико только-только вышли из трейлера. Подбежав к Марио, Томми — как делал тысячу раз прежде — обхватил его со спины и в шутку попытался повалить. Но парень вдруг напрягся и оттолкнул его:

— Прекрати. Хватит дурака валять.

Томми отшатнулся. Он был слишком молод, чтобы понять: в сознании Марио он из ребенка, с которым можно заигрывать и дразнить, превратился в отдельную личность, для которой неожиданное прикосновение может быть оскорбительным или полным некого смысла, но, так или иначе, личным. Не осознавал Томми и того, что Марио, возможно, боялся обнаружить эту перемену. Почувствовав, как лицо заливает жар, мальчик отступил и врезался в Анжело. Тот его подхватил.

— Смотри, куда идешь, глупый. Тебе обязательно все время дурачиться? Хочешь упасть и что-нибудь себе вывихнуть перед премьерой? Ступай надень трико, будем прогонять номер.

Томми убежал переодеваться, а когда вернулся, Сантелли были уже наверху.

Вскарабкавшись к ним, Томми протянул Марио перекладину, но тот мотнул головой:

— Иди, чего ждешь?

— Ты же всегда начинаешь первым.

— Да иди уже, чтоб тебя! У меня что-то с запястьем.

Томми заметил, что под тканью запястье Марио обернуто пластырем. И теперь он сражался с завязками, пытаясь зубами и свободной рукой закрепить поверх кожаную защиту. От хмурого взгляда мальчику стало почти физически больно.

Потом нахлынул стыд. Веди себя Марио как обычно, и Томми смог бы все забыть, принять за своеобразную игру, проигнорировать. Но теперь смятение и вина затопили с головой. Он не понимал — ни тогда, ни годы спустя — что чувствует Марио. В смущенном порывистом желании все исправить Томми коснулся больной руки.

— Это я тебя внизу так? Сказал бы…

— Да ничего… может, оперся на него неловко. Ты идешь или как?

Томми взялся за перекладину и прыгнул. Все разминочные маневры шли более или менее хорошо, но Марио был в одном из своих — как Анжело их называл — настроений примадонны. За практически совершенными качами и оборотами следовали такие неуклюжие возвращения, что даже Томми позволял себе морщиться. Дважды, идя на двойное сальто, Марио в последний момент разжимал руки и падал в сетку, ничего не объясняя. Даже Анжело, самый сдержанный и терпеливый партнер в мире, под конец сел прямо и гневно крикнул, что если Марио вздумалось попрактиковаться с сеткой, то он, пожалуй, пойдет выпьет чашечку кофе. И какого черта Марио вдруг забыл, что его ждут на другой стороне?