Трапеция

Бесс Зейн вскинула голову.

— Ох, нет, Младший, Принц не виноват. Том знал, что у Принца болит зуб, и нечаянно задел его рукой по той стороне. Принц испугался — вот и все. Он испугался, и ему было больно. Они же как дети.

— Хорошенький ребеночек, — пробормотал Томми, не раз слышавший эту присказку.

Наконец, вечность спустя, появился доктор.

— Миссис Зейн?

Все четверо вскочили на ноги.

— Миссис Зейн, сейчас вы можете на несколько секунд увидеть вашего мужа. И на минуту утром.

— Как… как он?

Доктор обвел их взглядом, и Томми снова остро ощутил, какое впечатление они производят. В том числе мать — в потрепанном пальто и заляпанном кровью платье.

— Ранения довольно серьезные. Сломаны лучевая кость и четыре ребра. Думаю, лев насел на него всем весом. Рука сильно пострадала, порвана мышца плеча. На грудь и плечо пришлось наложить около восьмидесяти швов. С глазом хуже.

Ущерб окончательно прояснится, когда спадет опухоль, но уже сейчас можно сказать, что веко разорвано. Скорее всего, мы сохраним ему зрение, но буду честен — выглядит неважно. В раны, нанесенные дикими животными, всегда попадает инфекция.

Анжело перекрестился.

— Вам лучше идти домой, миссис Зейн, — мягко предложил доктор. — Сыновья отвезут вас.

Бесс качнула головой.

— Я остаюсь. Анжело, отвези Томми.

— Разумеется.

Томми начал было доказывать, что может остаться с матерью, но Марио крепко сжал его плечо и отконвоировал к машине.

— Мне сесть за руль, Анжело?

— Да ну! — тот нетерпеливо поджидал, пока они устроятся. — Рука в порядке. Меня домашние кошки хуже царапали!

Томми снова ощутил тяжелую дурноту. Если он пробудет с цирком двадцать лет, сможет ли вот так запросто войти в львиную клетку, спасти человека, а потом отработать собственный номер с глубокой раной на руке, о которой даже не сочтет нужным упомянуть?

У него застучали зубы, и Марио позвал:

— Прибавь немного. Паренька знобит.

— Неудивительно, — откликнулся Анжело. — Чудо, что он вообще так долго продержался. Ты был слишком суров с ним, Мэтт.

Марио приобнял Томми за плечи.

— Слушай, Том, мне пришлось на тебя наорать, иначе бы ты расклеился. А за тобой и все остальные. Потом узнали бы зрители — и все, паника. Я видел такое.

А так ты держал себя в руках, и все прошло гладко. Сейчас можешь не сдерживаться, если хочешь. Теперь самое время — когда все позади.

— Мне… п-просто оч-чень х-х-холодно, — выговорил Томми. — Наверное… наверное, з-замерз в… в б-больнице.

На стоянке царили темнота и тишина, но на звук мотора из билетной будки выскочил Джим Ламбет.

— Анжело, все в порядке? Томми, как отец?

Выслушав их, он потрепал Томми по плечу.

— Хороший парень. Марио, отведи его в постель. Он молодчина.

Мальчик слышал лестный отзыв, но слишком замерз, чтобы разбирать слова.

Анжело подвез их к трейлеру Зейнов, и Марио с Томми вышли.

— Я останусь с ним. Иди поспи, Анжело.

— Я в порядке, — заспорил Томми, но Марио молча подтолкнул его к дверям.

Здесь по-прежнему горел свет, корзинка с рукоделием лежала там, где оставила ее мать, — с его собственными трико, натянутыми на штопальный грибок. На спинке кресла висела отцовская рубашка.

Томми сжимал зубы, холод пробирал, казалось, до костей. Он забыл, каково это — быть в тепле. Ему чудилось, будто он сдерживает дыхание, сопротивляясь холодному удушающему напряжению, долгие часы.

Марио сразу отправился в ванную.

— Слава богу, что здесь хорошее снабжение горячей водой. Раздевайся и прими душ — очень горячий, какой только сможешь вытерпеть. Я принесу что-нибудь теплое.

— Марио, я же сказал, что все в порядке…

Парень пихнул его в плечо.

— Делай, что сказано, и не усложняй мне жизнь. Лучше скажи спасибо, что мы не в шапито. А то обходился бы ведром холодной воды. Если простудишься, легче от этого никому не станет. Давай, пошел.

Под тугими обжигающими струями внешний холод постепенно ушел. Но внутренняя боль все крепчала. Томми натянул поверх пижамы свитер и вышел.

Марио возился в кухне.

— Лучше? Где твоя мать держит кофе? Приготовлю ужин… или завтрак. Тебе надо закинуть внутрь что-нибудь горячее.

— В этой жестянке. Я ничего не хочу. Если поем, стошнит.

— Ладно, ладно, тогда иди в постель. Лично я умираю с голоду. Стараюсь не наедаться перед вечерним представлением, а сейчас почти утро. Не возражаешь, если я перекушу?

Томми вдруг стало стыдно.

— Нет, конечно. Давай помогу. Яичница сойдет? Яйца — единственное, что у нас точно есть, — наклонившись, он вытащил сковородку. — Да, пару дюжин. Сколько тебе? Может, тоже переоденешься? Сам все время твердишь мне о простуде.

— Да, пожалуй.

Когда Марио вернулся, Томми уже нарезал бекон на салфетку и принялся за готовку яичницы. Он заметил, что Марио улыбается, и смутно удивился причине.

К тому времени, как еда оказалась на тарелках, Томми понял, что тоже голоден.

Он сел, Марио опустился рядом. Томми взял чашку, и горячий аромат кофе, жар чашки в его руке словно растопили тугой ноющий ком в горле. Тарелку с яичницей Томми вдруг увидел сквозь мутную, обжигающую глаза пелену.

Марио положил руку ему на плечо.