Трава-мурава

— Да ведь он тебя ждет, Яша! Чего же ты здесь-то сидишь?

Яша подозрительно покосился на Аню.

— А откуда ты знаешь моего дедушку?

— Да ведь говорю же я тебе — я в Урани работаю в медпункте, как же мне не знать?!

— Пойду теперь, — тихо сказал Яша, — Теперь светло, а то ночью я боялся идти…

— Вот и правильно. А то дед твой на дороге стоит, ждет тебя.

Народ в вокзале зашевелился, начал выходить на перрон. Надо было идти и Ане. Она потрепала Яшу по голове, улыбнулась ему и сказала:

— Ступай, Яша, в Урань, а я через три дня приеду и привезу тебе книжки и тетрадки для школы. Договорились?

— Договорились, — сказал Яша, улыбнувшись.

5

В Саранске шел мелкий осенний дождик, и пока Аня добиралась до Березовой улицы, изрядно промокла и замерзла. Но вот приветливо блеснули высокие окна родного дома, и у Ани сладко и радостно забилось сердце. Такого с ней никогда раньше не бывало. Она даже погладила рукой шероховатый крылечный столбик, а потом оглянулась на огород, на кусты смородины, еще зеленые и густые.

Кругом было тихо, как бывает тихо только осенью: ни птичка не пискнет, ни кузнечик в траве возле крыльца не скрипнет.

Решив, что мать на работе и дом заперт на замок, Аня привычно пошарила за косяком ключ. Но ключа не было. Неужели мама теперь не оставляет здесь ключ?

Но вдруг дверь открылась. На пороге стояла Елена Васильевна.

— Анечка! — и Елена Васильевна со странным счастливым стоном обняла свою дочь и заплакала.

— Да что ты, мама!.. — говорила Аня, тоже обнимая ее.

— Здравствуй, дочка, — послышался вдруг из-за матери мужской голос.

Аня вздрогнула. В сумраке сеней стоял какой-то высокий мужчина. Странно высокий, точно на ходулях. Это был отец, она это поняла сразу, но какой-то парализующий и непонятный страх сковал Аню.

Есть ли такая мера, которой можно было бы измерить те человеческие чувства, какие бывают у людей в такую минуту?..

Да, Аня знала — ее отец погиб на фронте. Мать ей об этом говорила, и она уже привыкла к этой мысли. Но она знала теперь и другое: на войне чего не бывает! Старик Туча ведь до сих пор ждет своего сына, ждет терпеливо и уверен, что Степан вернется. А его внук Яша поет: «Папа, папочка, где бы ты ни был…» Пусть эти слова родились про другого, и поется совсем про другого, но они родились от какой-то непостижимой веры. Родились в сердце человека, И если пропавшие на войне оживают в чьем-то сердце, то почему не могут они воскресать наяву? Да разве так не бывает? И в газетах про это пишут. В свое время человека похоронили, а проходит время — он оказывается жив-здоров.

— А я только сейчас телеграмму послала тебе, — тихо сказала мать, улыбаясь сквозь слезы. И добавила, воскликнув: — Папа вернулся!..

— Папа, — прошептала Аня и, пересилив какой-то непонятный, леденящий душу страх перед этим высоким, с серым лицом человеком, шагнула к нему навстречу. И только когда уже обняла его, припала к груди лицом, тот лед в душе растаял, и, не отпуская его, она плакала и повторяла:

— Папа! Папочка!.. — И слова эти были такие легкие, такие светлые, будто вылетели из неоконченной песни…

Глава девятая

1

За войну Лепендин ко многому привык, многому научился. А сготовить обед или постирать свое белье — это он и за дело не считал. Быстро засыпать и скоро высыпаться он умел, подняться без будильника в нужный срок из минуты в минуту, одеться и обуться мгновенно… Даже есть он научился быстро, или, как говорит его мать, на ходу, чего не мог делать до войны. Вот как переменила человека армейская служба.

Но вот чему еще он научился за войну: различать звуки разных машин! Удивительно!.. До войны Володька о машинах да о моторах знал только по книжкам, а ушами своими ничего, кроме тележного скрипа, и не слышал, пожалуй, и вдруг — вон что! На фронте ему, танкисту, командиру взвода «тридцатьчетверок», тоже немало удивлялись: «Летят «хейнкели», — скажет, бывало, Лепендин, а ребята еще ничего и не слышат, не только «хейнкелей», но и мухи. И только уж потом: «Везуууу, ве-зууу-у…» И он был всегда прав, этот Лепендин.

Безошибочно он определял по звуку моторов и танки, наши и немецкие, автомобили. Проедет, скажем, старенькая полуторка «ГАЗ-АА» (на фронте они исправно служили по хозяйственной части: вокруг кухонь, пекарен, медсанбатов), Володя Лепендин скажет, как собачку окликнет: «Вызы, гав-гав!» И не надо узнавать, выглядывать в окошко, кто подъехал: ясно, проехал старшина, привез свежие портянки, бельишко, а машина — та самая, «ГАЗ-АА», или, иначе сказать: «Вызы, гав-гав!»

Но до самой гробовой доски будет Лепендин вспоминать эту «Вызы, гав-гав»: именно она, такая маленькая, неказистая на вид, но верткая и безотказная, спасла ему жизнь. Это случилось как раз в тот самый день, когда его контузило и тяжело ранило в ногу.