Травень-остров

Вопль грознее, громче и яростнее прежних пронзил воздух, и была в этом вопле злоба и тоска. И снова колдун явился перед Зорко, и снова теперь уж не крикнул, а выдохнул странный шепчущий и прохладный звук. И стал дымом, и рука Зорко объяла пустоту, и седой туман заклубился перед ним, и туман этот был жив и непостижимо держал в воздухе черно-серебряный клинок. И Зорко, не останавливаясь уже, нанес туману третий удар, зная, что сейчас разрубит третье черное сердце Брессаха Ог Ферта.

И меч чародея, враз с мечом венна, стал опускаться, завершая дугу. Меч Зорко рассек туман, и вместе с ним колдовской клинок распорол на груди у Зорко кольчугу и вошел в тело, и достал до сердца.

И черная мгла пала, погрузив его в свои неведомые глубины…

…Зорко очнулся оттого, что кто-то тепло и влажно дышал ему в лицо. Ему почудилось вдруг, что это Брессах Ог Ферт принял облик того чудища, на котором сидел, и теперь, раскрыв огромную пасть, навис над ним, Зорко, всем своим тяжким туловом и намеревается ни много ни мало откусить венну голову. Зорко вздрогнул, осознал вдруг, что он — это он и он жив и находится где-то и в какое-то время, и отпрянул от дыхания, одновременно открывая глаза.

Перед ним были ровные и крупные белые зубы и серые раздувающиеся ноздри. Лошадь, наклонясь к нему, тепло и влажно дышала прямо в лицо.

Зорко вздохнул, осознав, что ему привиделся морок, погладил лошадь по морде, покрытой короткой шелковистой шерстью, и приподнялся на локте.

Он лежал на вершине холма, и гора с древними руинами, заросшая на вершине кустарником, поднималась следом за этим холмом. Склон холма довольно круто уходил в распадок, заросший черной ольхой. По дну его нес свои воды ручей. Над холмами уже занимался теплый осенний день, и солнце уже не первыми, но еще ранними золотыми лучами щедро заливало зеленую, точно смарагд-камень, траву.

Пыхтя, взбежал на вершину черный пес и принялся ходить вокруг венна, вертя так и сяк хвостом, дыша шумно и тихо повизгивая. Сизый туман скатывался в распадки, располагаясь там на ночлег, развешивая по ветвям и кустам свои безмерные спутанные пряди.

Зорко встал на ноги и потянулся, глядя на вершину горы. Там все было как и вчера, только вот дальше к закату, продолжая массивную тень горы, вытягивалась далее по холмам узкая и длинная тень венчавшей гору высокой башни, хотя самой башни на горе не было, как ни вглядывайся.

Глава 3 Пора листопада

Шла третья осень обучения Зорко у мастера Геллаха. Освоив краску и тиснение кож, плетение из кожаных ремней и работу с тканью, Зорко теперь принялся за то, к чему долго так тянулся всем своим существом и в чем долго себе отказывал, объясняя добровольное отречение свое тем, что не постиг еще многих необходимых знаний. Зорко принялся за художество красками на тонких пергаментных листах книг и холстах, за украшение книг разноцветным замысловатым узором и большими затейливыми буквицами.

Целые дни проводил он теперь в доме, где Геллах хранил свои книги, где работали переписчики и художники, и прочитывал и переписывал множество страниц. Теперь ему доступны были знаки аррантской и саккаремской грамоты, а именно на этих языках и были писаны чуть не все книги, что были прилежно собраны мастерами-вельхами за многие годы. Было еще немного книг сольвеннских, все больше Правды галирадские и уложения и наставления, из нее следующие, и немного вельхских, где говорилось о временах туманных и древних. Впрочем, о тех временах куда больше и занятнее могли порассказать бродячие певцы и сказители, коих среди вельхов было множество, а то и сами хозяева страны духов, что на вельхских берегах были всюду, даже в самом людском жилище.

У веннов было так же: в доме обитал домовой, в овине — овинник, в лесу — леший, и водяной, конечно, жил в омуте. Те же существа, только звавшиеся по-иному, были и у вельхов, но вот те, кого звали духами, в веннских лесах не больно охочи были показываться живым людям, да и те их побаивались, хотя и уважали, особенно предков. А уж заговаривать с духами без опаски мог только кудесник, и то не всегда. Человек страшился впустить в себя мир духов и пуститься в страну духов тоже опасался: слишком уж велик был риск утратить самого себя и остаться с чужой душой, а свою упустить неприкаянной. А человек без души своей, с телом сросшейся, уже и не человек, а оборотень без роду и совести. А оборотень — враг, потому как Правды не ведает и никто ему не указ.