Травести бурлеска

И тут меня осенило! Деньги. Она просто хочет постоянного богатенького клиента. Надеется на то, что я теперь буду приглашать её через по четыре раза в неделю и отстёгивать зелёные.

— Я ничего тебе не остался должен?

Стуча окурком по пепельнице, я решил расставить все точки над «ё».

Наконец она оставила курить и принялась за омлет. Казалось, её поглотило жевание. Её глаза подёрнулись поволокой. От чего я почувствовал себя абсолютно растворённым в пространстве. У меня всегда было ощущение, что меня не замечают. Порой, в метро, я боялся, что мне сядут на колени, не заметив занятого места.

А, может, это я никого не замечал в своей жизни? И будучи в семье, все равно оставался в одиночестве. Может ни кошка, ни дети меня не замечали потому, что я не замечал их? И жена оставила, не потому, что такая сука, а потому что устала от одиночества, проживая с мужчиной?

Может быть…

Теперь-то что мне делать?

Я отмахнулся, стараясь, избавится от накативших мыслей.

— Эй, с тобой всё в порядке или опять накрывает? У некоторых бывает такое после приёма «колёс», — улыбнулась мне Инга.

Я посмотрел ей в глаза. Они сейчас были серо-зелёными. Надо же, какими красивыми бывают глаза. Они в принципе не могут быть некрасивыми, а я их не замечаю в людях. Не замечаю, потому что прячу взгляд. Не вижу, потому что не смотрю. Сейчас мне показалось, что человека нельзя ни то, что увидеть, а услышать и понять в принципе, если не видеть его глаза.

А я никогда, никому не смотрел в глаза. Даже Ане, моей жене. Кажется, когда я признавался ей в любви много лет назад — я смотрел в сторону пруда, разглядывал ночь с её звёздами и вообще, разговаривал не с ней, а с самим собой.

Явственно вспомнив тот вечер на Чистых прудах, казалось до мельчайших подробностей, до самого запаха того времени, я вдруг почувствовал, что когда Аня, после моего признания бросилась мне на шею и стала целовать — меня это разозлило. Мне пришлось отвлечься от неба. А оно тогда было глубоким, чёрным, и звёзды светили так ярко, как это бывает только в редкие августовские вечера.

Я жил, задрав голову в небо, и зачувствовавшись только тем, что происходило у меня внутри. И глядя в серо-зелёные глаза Инги, я винил себя за то, что никогда ни с кем по-настоящему не был. И жил не с людьми, а со своими мыслями о людях, со своими ожиданиями от них. Не хотел замечать в тех, кто меня окружает ничего, что не отвечало моим взглядам на жизнь. Оттого существовал одиноко, думая, что не один.

Из болота жалости к себе, меня вырвала Инга.

— Тебе нужно купить часы, — сказала она.

— Часы? — переспросил я.

Она, допив кофе, достала очередную сигарету. Прикурила и выпустила дым в потолок.

— Здесь хорошая вытяжка, — улыбнулась Инга, так и не отвечая на мой вопрос.

— У меня есть часы, у меня много часов. Ты не заметила? У меня только в гостиной двое часов.

— Часы на руку, — ответила она в потолок.

К чему она это говорит? И всё же я продолжал заданную ею тему.

— Я отслеживаю время на циферблате телефона.

Она повернулась ко мне, наклонилась, опершись о локти, и, улыбнувшись, спросила:

— Который час?

Похлопав себя по карманам, я развёл руками.

— Забыл сотовый. Точнее, специально не взял, — я вспомнил, что у меня сотовый жены.

— Вот видишь, — улыбнулась она, снова откинулась на спинку стула, — нет часов на руке — нет понимания времени. Хотя речь о другом, тебе нужны дорогие часы. Иначе ты не попадёшь в закрытый клуб «Voyeur».

— Так, с этого момента поподробнее, пожалуйста, — я весь превратился в слух, и для лучшего понимания, решил смотреть Инге прямо в зеницу левого ока.

— Твоя идея фикс о том, как туда попасть. Или это всё же были переживания вызванные галлюцинациями? Хотя, днём, в бутике, ты, помню, про него спрашивал.

— Спрашивал-спрашивал, — подтвердил я, — и, причём же здесь часы? Это пропуск?

Инга вытянула ноги и рассматривала свои туфли.

— Как ты думаешь, они дорогие? — спросила она.

Я никогда не мог отличить дорогие от недорогих, тем более, если это женские туфли.

— Понятия не имею.

Она посмотрела, чуть ли не с презрением.

— Дорогие, но не настолько, чтобы не вызвать подозрение, если я появлюсь в том месте, куда ты стремишься.

— Да что это за заколдованное место такое. Всего-то дорогой публичный дом, — недоумевал я. Его адрес выложен в «паутине», нужно только предварительно позвонить и сделать заказ. Всё проще простого, лишь дорого.

Инга отмахнулась рукой, как отмахиваются от недотёпы, которому сложно объяснить, как пожарить яичницу глазунью.

— Это не просто публичный дом, — это дом, в которые мечтают попасть все.

— Так уж и все? — усомнился я.

— Ты непроходимо туп. В этом, как ты его называешь, публичном доме, собирается власть. Не просто власть, а самая богатая власть. И твой Интернет — это лажа. Ты пробовал звонить по телефонам и заказывать столик. Нет — не пробовал, — отвечала она сама на свой вопрос. — А если бы попробовал, не задавал бы сейчас тупых вопросов. Если ты туда прорвался, в этот закрытый клуб — ты можешь получить всё и всех.