Травести бурлеска

Налив кофе, я уселся напротив женщины. Кошка спрыгнула с её колен и неспешно ушла в сторону гостиной. Словно, учтиво, оставляя нас наедине. Мы не смотрели друг на друга. Казалось, Лера была погружена в свои мысли. Я же не знал, каким вопрос прервать её фантазии. Сделав глоток, я почувствовал всем телом боль от обжигающего рот напитка. Мне захотелось выплюнуть его тут же обратно в чашку, но я не мог этого сделать при ней. С широко раскрытыми от боли глазами, я вращал языком, пытаясь остудить кофе во рту. А в это время глядел на девушку, боясь, что она поднимет на меня свои глаза и увидит в такой нелепой ситуации.

— Да выплюнь ты его, — вдруг сказала она, не глядя в мою сторону. — Тебе же горячо.

От неожиданности я проглотил обжигающую жидкость и похлопал себя ладонью по груди. Стремясь заглушить боль, которая разъедала слизистую пищевода.

— Мой дед, однажды тоже постеснялся, — извиняясь, улыбнулась девушка, — и не выплюнул наваристый украинский борщ во время семейного обеда. Потом на месте ожога развился рак, и мой дед умирал в мучениях. Представляешь, если бы он знал, что нужно, всего лишь раз, наплевав на общественное мнение, выплюнуть боль, возможно, он прожил бы ещё долго и счастливо. А умер потом во сне. Сладком и глубоком.

Я отодвинул от себя чашку с кофе.

— Откуда ты узнала, что мне горячо?

— Почувствовала, — ответила Лера. — Иногда мне кажется, что я чувствую больше, чем могу себе позволить для нормальной жизни. Оттого, моя жизнь, порой невыносима в своих проявлениях. Мне бывает настолько хорошо, что жить хочется вечно, а порой, так паскудно, что хочется перестать дышать навсегда.

— И как ты с этим справляешься? — поинтересовался я.

— С возрастом, всё легче.

— А у меня наоборот. Мне кажется, я становлюсь бесчувственным. И с возрастом переносить это всё труднее.

— Мне тоже так про тебя кажется. Что ты чем дальше живёшь, тем больше себе не рад.

Мы снова замолчали.

Подвинув ко мне чашку, Лера сказала, что кофе уже остыл. И поинтересовалась у меня, почему я ничего не спрашиваю про клуб. Действительно, я очень хотел задать ей этот вопрос, но не знал, как подступиться. С одной стороны, я помнил, что Лера спросила мельком Игната об этом клубе, когда они заявились ко мне налаживать деловые контакты. С другой, помнил ночной разговор с тем же Игнатом, где Лера вела себя совсем не заинтересованно и у меня сложилось впечатление, что о истинности закрытого клуба ей ничего не известно.

— Ты ведь думаешь, что я ничего не знаю о планах Игната, Инги и твоей подруги Надежды. Кстати, последней, я бы на твоём месте опасалась больше всех.

— По-правде, именно так я и думаю, — согласился я. — А почему я должен опасаться Надежды? Да ещё более остальных. Мне вообще уже ничего не грозит. Если тебе Игнат не сказал, то мою карточку прибрала к рукам Инга. Хотя вы можете, конечно, и не верить, но это свершившийся факт.

— Верю, — спокойно продолжала Лера, — и Игнат верит. Тебе вообще трудно не верить, ты весь на ладони. Это с одной стороны подкупает, с другой раздражает.

Вот уж никогда бы не подумал, что доживу до седин простаком. Хотя к разочарованиям в себе я привык, но каждый раз сталкиваясь с ними, я больно стукался сердцем о собственный хитиновый покров, понимая, что живу как-то не по-человечески. Существую, словно насекомое, под пристальным взглядом энтомолога.

Девушка сказала мне, что Игнат, наверняка, ушёл искать Ингу.

— Но почему сейчас? Если Инга решила меня обмануть, то она давно уже в клубе. И искать её бесполезно, — во всяком случае, так сказал сам Игнат.

— Нет, он сказал, что твоя прелестница затаилась. Ей нужно забрать туда своего китайского болванчика.

— Кого? — не понял я.

— Писателя. Безнадёжную свою любовь. Люди ведь не понимают, что к свободе можно прийти только в одиночестве. Им обязательно нужно затащить туда другого. Чтобы воплотить чужие мечты, тем самым заработав себе в жизни должников.

— Подожди-подожди, — перебил я. — Но, речь ведь идёт не о свободе, насколько я понял, мы говорили о власти?

— О власти, — ухмыльнулась Лера. — Я же говорю, что даже из таких свободных тварей как кошачьи, особо смердят особи мужского пола. Власть над кем — вот самый главный вопрос, ответ на который не знают ни Инга, ни Игнат, ни Надежда. — Перечисляя имена, она медленно загибала красивые пальцы правой ладони. Они думают, что воплотят свои желания. Но настоящая власть — это не власть желаний. Когда есть желания — это рабство. И сколького бы человек ни достигал в своих желаниях — он продолжает зависеть от них всё больше и больше.

— Стоп, — снова остановил я девушку, — у всех вас разные версии того, что в этом клубе происходит. И никто толком не может сказать, что же там твориться на самом деле.

— А никто и не знает, — спокойно ответила женщина. — Каждый видит клуб по-своему. Каждый ждёт от него то, чего ему более всего не хватает.

— Но, тогда ты тоже чего-то ждёшь, желая туда попасть? — поймал я её.

— А кто же тебе сказал, что я стремлюсь в этот клуб? Он мне не нужен. Я умею жить в своей жизни, в своём мире, который сама создаю.