Травести бурлеска

Я не понимал, о чём она спрашивает, потому молчал. А она продолжала. Она говорила о том, что хотела бы иметь семью. Крепкую и нормальную. Чтобы было всё спокойно и хорошо. Что такое хорошо, она вряд ли понимала. Я хотел ей ответить, что «хорошо» было у меня. Тихо, спокойно и серо. Но вставить слово я не мог. Несмотря на слёзы, она говорила быстро и бродила вокруг да около, в своих витиеватых рассуждениях о желании. Я ушёл с радиотрубкой в спальню детей. Прилёг на кровать сына, задрав ноги на комод. Когда она, наконец, замолчала, в своих излияниях, мне удалось задать вопрос о том, чего же она хочет конкретно.

— Семью, — пролепетала Надя, сквозь слёзы.

— А что же это такое? Что такое семья, конкретно для тебя? Ведь для каждого, это слово означает своё. Кому-то нравиться в семье надёжность, кому-то любовь, для кого-то — дети. А у меня лежит на диване парочка, для которой семья — пусть непродолжительные, но общие интересы. И эта самая семья, распадается, удовлетворив свои желания в большей или меньшей степени. Что это именно для тебя?

Она замолчала. Даже не всхлипывала. Молчание длилось долго. Я пару раз прекращал его вопросами о том, присутствует ли Надя на том конце провода? Она отвечала утвердительно и продолжала молчать.

Наконец она выплюнула слова:

— Хочу, что бы меня любили.

Любили? Что такое любили. Я подумал, что если перевести слово «любовь» в математическую формулу, то это означает не более чем удержание в поле восприятия объекта, вызывающего положительные эмоциональные переживания наиболее долго, до наступления периода рефраткерности, то есть спокойствия и невозмутимости при восприятии этого объекта. А когда начинается спокойствие — это уже не любовь — это распад. Это начало той самой ненависти, которая приходит на смену.

Что же представляет себе под этим словом она?

— А тебя любили когда-нибудь? — спросил я.

— Он меня любит.

— Павел?

Она молчала, думаю утвердительно.

— Глупая, он себя любит. А если бы было иначе, то стал бы зарабатывать деньги. И жил бы с тобой. А не имел бы, время от времени, на разваленном диване, у которого вместо ножек классика русской прозы. Ты разве не понимаешь, что он тебя не видит. Он с тобой замечает лишь свой непризнанный талант. Он даже сексом занимается в присутствии Достоевского и Толстого. Кстати, а как ему твой род занятий? Он ведь знает, что ты продолжаешь удовлетворять мужскую половину человечества. Неужели любящий человек позволит тебе жить такой жизнью?

Она ничего не говорила в ответ.

Я вслушивался в трубку. В спальню вошла Лера. Как и прежде голая, и ещё более красивая в свете наступившего дня. Свет разливался из окна и окружал её тело сияющим нимбом. Венера из пены морской начала двадцать первого века.

Я вздрогнул, напуганный её неожиданным появлением. Но трубку от уха не отстранил, желая выслушать все доводы произнесённые с того конца. Лера улыбнулась, прижала палец к губам. Словно желая сказать, что не собирается мешать мне. И чтобы я продолжал заниматься своим делом. Я остался лежать в той же позе, задрав ноги на комод. Надежда молчала. Лера подошла к кровати и улеглась рядом. Кровать была узкой, оттого девушка бедром слегка подтолкнула мои ноги, чтобы они упали с комода. Я подвинулся, а она положила свою голову мне на грудь и аккуратной ступнёй тихонечко провела по моей подошве. Я не пытался отстраниться, хотя первое желание было именно таким. Но это было желание разума. Тело хотело обратного.

— Мы с ним не обсуждаем этой темы, прервала мои ощущения Надежда с другой стороны телефонного диалога.

Лера расстегнула замок на моих джинсах и, пробравшись пальчиками в трусы, взяла в тёплую ладошку мой член. Я чувствовал, как он наливается кровью и пульсирует в её пальцах.

— Отчего же, не обсуждаете? — задал я вопрос в телефон.

— Он дарит мне цветы, — услышал я ответ, — каждое наше свидание дарит цветы. Этого не делал ни один мужчина в моей жизни.

Я представил, как некто приходит в бордель с букетом цветов и выбирает себе фею. Потом дарит букет и шепчет ей в ухо о любви. Кончив, расплачивается, и, надев штаны, после того как подмоется в обшарпанном душе, с мыслью о прочности презервативов и, переживая, не подхватил ли он чего-нибудь передающегося половым путём, целует кусок мяса, имя которого он не знает, в щёку красивого лица и уходит в свою собственную жизнь.

Я ухмыльнулся злорадно своим мыслям. Так вот что такое любовь с женской точки зрения. Значит, если бы я своей жене приносил цветы, она бы не выбрала свободу. Совсем нет.

По-молодости я приносил ей букеты, в ответ получал фразу о лишних тратах. Выходит любовь в понимании каждой из женщин — совершенно разное. И искать универсальной формулы не стоит.

Тем временем Лера обхватила мой член губами. Странно, но витиеватые размышления о человеческих взаимоотношениях не притупили его эрекции.

Лера, наверняка, не требовала любви ни от кого. Она насыщалась только тем, что любит. У неё, уж точно, не было потребности в том, чтобы кто-то её обожал. Ей важно было обожать самой. Пусть лишь минуты. Пусть лишь один оргазм. Но самой.