Травля

Кало смастерил несколько фотографий. Ничего сложного — подклеил голову Пятого к каким-то порноснимкам. Получилось, надо сказать, очень правдоподобно. Затем мой друг взял самодельное удостоверение и отправился в техникум. Этот придурок представился агентом национальной безопасности и, взяв под руку тещу Пятого, отвел ее на «важный разговор». Кало рассказал мне, что, как только показал удостоверение, женщина вырвалась из его рук и пустилась бежать. Он решил, что она собирается позвонить в полицию, но оказалось, что старуха удалилась подкрасить губы. В общем, увидев фотографии, она не задала ни одного вопроса, но тотчас сообщила о случившемся дочери.

Как мы и рассчитывали, Арина, жена Пятого, конечно, не поверила матери, но сомнение в ее душу закралось. Это мы поняли немногим позже, подслушивая очередную перепалку.

Я ликовал! Мой замысел обрастал мясом. Теперь можно было подключать и Агату, шлюху из «Вульфа». Я хотел, чтоб она вскружила Пятому голову. В моем представлении коварная женщина, способная разрушить семью, скорее заставила бы его покинуть страну, чем тысячи допросов и прочая белиберда. В общем, как ты теперь понимаешь, отлично у нас шли дела…

— Лев, я все это слушаю, и в голове не укладывается… Вы поставили всю эту оперу только для того, чтобы Пятый уехал из страны?

— Именно.

— Но ведь можно было просто выслать его!

— На каком основании? Я же с этого начал! Ты невнимательно слушал меня, малой. Сказать — говорили, выслать не могли — слишком большая поднялась бы шумиха. Известный журналист, все дела. Политическая ситуация того времени не позволяла — позже получилось, а пока приближались важные мероприятия, все ждали больших заморских гостей.

— Хорошо. Ты можешь избавить меня от всего этого пространного повествования и рассказать, чем все закончилось?

— Именно этим я и занимаюсь, малой. Не переживай. Чуть-чуть осталось.

— Я не переживаю, я просто не понимаю, что здесь вообще происходит.

— Короче. Мы начали подготовку к операции «Агата». Вместе с этим продолжили давление. Музыка, публикации, звуковые волны лжи. К этому времени Пятый уже, конечно, осознавал, что против него развернута полномасштабная операция, но вот кто именно за ней стоит, пока не понимал.

— Как это не понимал? Из твоего рассказа даже младенец допетрит, что это Славин.

— Из моего-то да, но Пятый же всего этого не слышал. Как правило, имя заказчика становится известно в течение нескольких дней, но прелесть нашей ситуации заключалась в том, что Антоша нажил себе слишком много врагов. Каждый новый посвященный в дело друг высказывал Пятому свое предположение. Сидя в кафе, товарищи жонглировали фамилиями. Ты только представь себе: он накатал столько статеек, что подозрения падали на пять-шесть человек. Среди них был, конечно, и Славин, но Пятый не верил, что столь влиятельный человек будет мстить так откровенно. «Если бы это был Славин, — заблуждался Антон, — он бы уже передал мне с кем-нибудь привет. Намекнул бы, что пора замолчать. Нет, это не он. Такие люди всегда выходят на связь…»

Однажды Митя положил на стол газету и, ткнув пальцем в фотографию известного политика, сказал: «Антоша, я все узнал. Это точно он. У меня стопроцентная инфа…»

Указывая на непричастного к делу человека, приятель Пятого сам заметал за нас следы.

— Я думаю, тебе нужно уехать.

— Ты опять за свое? Зачем?

— Перестраховаться.

— Куда мне ехать?

— Хоть куда. Хочешь, я поспрашиваю, у кого есть свободные дома?

— И на сколько ты предлагаешь мне уехать?

— Не знаю. На несколько недель, быть может на месяц. Неужели ты не понимаешь, что эти люди не остановятся? Неужели ты думаешь, что они начинают все это только для того, чтобы просто припугнуть тебя?

— Да, даже странно. Подтравливают вроде меня, а ссышь, похоже, ты, Митяй…

— Разве ты не видишь, что в этой стране гаснет свет?

— Ух ты, Мить! Так дело, оказывается, не только во мне? Они всех собираются душить?

— Конечно! Неужели ты не понимаешь, какие настали времена?

— Я думаю, что времена, плюс-минус, такие же, как и всегда. Ты сейчас опять начнешь толкать свою теорию про большинство и меньшинство?

— Нет. Я тебе говорю, пока по секрету, что тоже собираюсь уезжать.

— Тебя тоже травят?

— Нет, но я не собираюсь дожидаться того дня, когда это начнется. Мне здесь все надоело. Я устал. Мне противны эти люди. Мне отвратительно это общество. Я устал от злости в воздухе. Я хочу жить спокойной, размеренной жизнью. Я хочу, чтобы главными моими потрясениями были театральные постановки и футбольные матчи, а не уголовные дела против моих друзей.

— Ну а я, пожалуй, еще посижу тут немного при свечах.

— А что изменится? Ты так держишься за эту страну, будто она развалится без тебя. А она не развалится. Они перебьют нас всех, с радостью перебьют, оттрахают, сожрут и заживут счастливо.

— Ну что ж… Кто-то же должен все это описывать. Если ты уедешь, я уеду, кто же будет репортером этих золотых времен?

— Нет, я действительно тебя не понимаю! Ты что, и вправду их не боишься?

— Да вроде нет пока…

— Неужели ты не понимаешь, что тебя заказали?