Травля

Саша вновь замолчал. Теперь, покручивая стакан, он вспоминал названия пальцев руки во французском языке: пус, индекс, анюлер, орикюлэр… мажор. Все это ему не нравилось. Не за этим он приехал сюда. Теребя салфетку, Александр понимал, что в этот момент злится даже не на Пятого, но на своего отца. В одном из четырех матчей Саша забил свой первый гол и, отмечая его, побежал к центральной трибуне. Теперь, оживляя холодную, надменную улыбку отца, Саша, кажется, начинал верить Пятому.

— Что вы хотите знать о моем отце?

— Все…

— Разве вам мало того, что я переслал?

— В смысле?! Так это…

— Ну давайте, соображайте скорее! Вы ведь здесь талантливый журналист, а не я.

— Зачем вы это делаете?

— Не люблю отца.

— Вы не боитесь, что он вычислит вас?

— Я на это надеюсь.

— Хорошо. Вы могли бы мне рассказать, как он начинал?

— Что именно вас интересует?

— Вы помните, как семья переезжает в Москву?

— Да. В это время они с мамой занимаются отмыванием денег.

— Через офшоры?

— Через ванную…

— Что вы имеете в виду?

— То и имею. Отмывали деньги в нашей ванной комнате. В тот год по всей стране, да и не только здесь, но и, к примеру, в Украине, в Чехии и в Польше происходило огромное количество краж. Воровали банкоматы. Вырывали экскаваторами, взрывали, взламывали, разбивали на части. В момент нападения умные машины заливали банкноты краской. Европа и Россия были завалены грязными деньгами. Десятки химиков со всего бывшего Союза были заняты поиском порошка, с помощью которого можно было отстирать банкноты, не повредив их. Папа первым открыл состав. Это, конечно, не формула «коки», но тоже кое-что. Отстирывали и другие, но, как правило, на купюрах все равно оставались крохотные пятна, которые проявлялись при осмотре в банках. Многих ученых «вязали». Папа первым нашел средство, которое отмывало наверняка. Это принесло большой заработок и нужные знакомства.

— И при этом у него были секты?

— И секты тоже, да.

В тот вечер Александр рассказывает Пятому много лишнего. Сын сдает отца. Со всеми потрохами. Близкие и не очень друзья, важные партнеры, враги и семья. Все серьезные и не особенно имена. Несколько исписанных листов. Круги, стрелки, красные линии. «А в какие города ваш отец летает чаще всего? А кто бывает на его дне рождения?»

Александр отвечает, и Пятый не может поверить собственному счастью. В тот вечер журналист отправляет всего одно сообщение. Жене.

«Господи, милая, ты даже не представляешь, какого я отхватил дурачка!»

Арина отвечает тремя вопросами, и ночью, под аккомпанемент Земфиры, Антон пересказывает жене все то, что рассказал Александр. Кажется, это последняя ночь, когда журналист находит в себе силы уснуть.

пауза

Заключительная партия

Функция заключительной партии — закрепить достигнутое в экспозиции, прежде всего, в тональном отношении. Заключительная партия должна закрепить новую тональность… минорную.

Я смотрел на брата и вспоминал маму. Она всегда тонко-тонко срезала кожуру с яблока и не выбрасывала ее, но съедала сама. Я вспоминал, как вместе мы отмечали Новый год, и стол наш мало отличался от любого другого дня. Вспоминал, как смеялась мама, когда на улице у нее порвались единственные туфли, и как она говорила, что обувь голодна. Я слушал Льва и только теперь, теперь лишь вспоминал, как мой старший брат приходил домой и просил маму перешить нашивки со старых свитеров на новые. И я был мал и совсем не понимал, что нашивки были от дорогих фирм, а новые свитера не очень. Только теперь я понимал, что, несмотря на возраст, всегда был старше. И я молчал, и мой брат продолжал говорить:

— Я рылся в компьютере Пятого. Десятки папок, тысячи файлов. Библиотека опубликованных и забытых статей. Антон писал, что, становясь банкнотой, дорожает бумага, что наблюдателям отбивают почки, что на пляжах зачем-то поют гимны. Писал, как устраивают Олимпиаду и уничтожают еду, аннексируют новые земли и запрещают иностранные презервативы. С иронией Пятый описывал, как с помощью вертолета крестят города, и с протестом — как сажают неугодных. Как ослабевает национальная валюта и крепчает маразм, как, сбивая курс, попадают в самолеты. Журналист издевался над активистами, которые, расхаживая от экспоната к экспонату, размышляли, на что бы еще обидеться, и высмеивал людей, которые верили пропаганде. Он писал: