Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию

В этом сновидении момент, когда Майку было что-то нужно в переносе, обрел форму противостояния воли между внутренними фигурами. Как если бы гордый, жестокий и «благородный» афганец – та его часть, которая борется и защищает свою «родную» страну от вторжения – стал приближаться к «взаимопониманию» со сновидящим Эго (одобряемым фемининной фигурой в его сновидении), но может позволить этому зайти только до тех пределов, которые обозначены в этой сцене сна. Затем гордость и дерзость берут верх, перемирие нарушено (на сессии он был шокирован своими чувствами, представив себе мое отвращение). Сновидящее Эго, «ожидающее чего-то еще», также оказывается слишком гордым и убежденным в своей правоте. Жена афганца, фемининное присутствие, напоминает про обещанное примирение. Ее лицо отражает то, что происходит, без слов – подобно лику самой психе. Оно отражает ужас в связи с происходящим расщеплением и страстно выступает за примирение, настаивает, что оно должно быть сохранено.

Работа горя

Одной из основных эмоций в нашей первоначальной работе было горевание и оплакивание потерянного времени, упущенных возможностей и утраченных связей с людьми. Часто сновидения показывали эти утраты так, что вызывали необходимые ему чувства горя и скорби. Иногда казалось, что сновидения изображали утрату всего детства:

Я нахожусь в Колорадо. У меня такое чувство, что случилась какая-то катастрофа. Я беру дельтаплан и парю над долиной, разглядывая ее. Постепенно я вижу, что весь город завален оползнями. Он разрушен, а его жители погибли. Я возвращаюсь и иду на почту, где отправляю телеграмму Ронни, моему близкому другу в этом городе, спрашивая, все ли с ним в порядке… хотя я знаю, что это не так. Я переполнен горем и ору на телеграфиста. Он ведет меня в заднюю комнату, где я могу увидеть подробности катастрофы по телевизору. Я ухожу оттуда и направляюсь в медитационный центр, похожий на собор. Мне очень одиноко, я в изоляции. Отсутствие друзей рядом со мной почти невыносимо!

Ронни из этого сновидения был старинным школьным приятелем Майка. Он был очень «милым ребенком», музыкальным и поэтическим. Майк подумал, что телеграфист – это я, и ассоциировал экран телевизора с экраном сновидений, на котором мы оба видели детали той «катастрофы» его раннего детства. В то время его собственное «милое, музыкальное, поэтическое» альтер эго было похоронено под защитами. Вместе с этим сновидением с его «оползнями» вернулись болезненные воспоминания о прозвище «Рокки». Дети насмехались над ним и сердили его. Он «бил им морду». Он выказывал им все свое презрение… не давал им добраться до него. Когда он «срывался», то всегда был в ярости. «Ярость всегда замыкала мой ум накоротко, – сказал Майк. – Я терял рассудок». После молчания, полного слез, он тихо сказал: «Я так давно перестал касаться этого, что во мне возникла мертвая зона». Какими болезненными ни были бы эти знания, они открывали Майку новую точку зрения (с дельтаплана) на его опустошенную жизнь в раннем детстве. Постепенно шло развитие «медитационного центра», это был первый признак консолидирующего центра в нем – внутреннего пространства, где он мог проживать свои чувства, пространства «между мирами».

Восстановление потерянного мальчика/ребенка