– Так я был в сознании и если что мог контролировать, что там происходит. Ты же у нас будешь в полной отключке. А что касается хирургов, откуда ты знаешь, как там будет. Формально оперирует Васюков, а если он пойдёт курить, скажем, и тебя на съедение интернам отдаст. Ты знаешь, сколько их было там в операционной? Я даже представить боялся, что может быть, если Васюков хоть на минуту отвлечётся, – смеялся казах.
– Ну вот, бля, спасибо, – в сердцах крикнул я, откинувшись на подушку. – Знаешь, Мухтар, шутки шутками, но бессонную ночь ты мне обеспечил.
– Да ладно, Игорёк, не напрягайся. Всё будет тип-топ, – веселился казах.
– А ведь ты прав, – я снова приподнялся на локтях. – Вдруг они из меня пособие для интернов сделают.
– Да нет, ты чё так загоняешься, быть не может, – попытался успокоить моё разыгравшееся воображение Мухтар.
Но было уже поздно. Казах разбудил моего зверя, который не мог успокоиться, пока не сделает всё, чтобы исключить малейшую опасность. Я нашёл на своей тумбочке зелёнку и ватные палочки. Обмакнув палочку в бутылёк с зелёнкой, я крупными буквами вывел на своей левой ляжке надпись: «ЭТА НОГА ЗДОРОВА».
Вован развеселился, увидев моё творение, и озвучил его соседям по палате. Все, кроме вечно страдающего Коли, дружно захохотали.
– Ну это ещё ничего не значит, – смеялся Мухтар. – Думаешь, интерну это что-нибудь объясняет? То, что нога здорова совсем не означает, что её не нужно оперировать.
– А что тогда делать? – озадачился я.
– Нужно подписать, какую ногу надо оперировать. – Пытаясь изобразить серьёзный вид, сказал Мухтар.
– Нет, на этой ноге лучше ничего не писать, – вслух подумал я и, обмакнув палочку в зелёнку, дописал снизу. «ОПЕРИРОВАТЬ ТАМ». Рядом с надписью я нарисовал жирную стрелку, указывающую на соседнюю ногу. Вован и Мухтар снова укатывались от смеха.
– А если…– захлёбываясь от хохота, казах долго не мог продолжить свою новую затравку. – А если они положат тебя на живот и не увидят, что там написано.
– Вован, умеешь красиво писать? – сдерживая смех, спросил я Терминатора.
– Обижаешь, начальник! Знаешь, какие я татухи в армии набивал? Да я, между прочим, художественную школу заканчивал. – Вован самоуверенно тыкал пальцем себе в грудь.
– Картины писать не надо. Ты напиши красиво на спине, где то пониже лопаток.
– Чё писать то? – Вован застыл с зелёной палочкой в руке.
– Напиши так, – говорил я, повернувшись на бок и подперев голову, как Пушкин на памятнике. Напиши так…
«ЕСЛИ ВЫ ВИДИТЕ ЭТУ НАДПИСЬ, ЗНАЧИТ, Я ПОВЕРНУТ НЕПРАВИЛЬНОЙ СТОРОНОЙ».
Вован долго не мог начать, так как его сотрясал хохот. Наконец-то он сосредоточился, и вывел, то, что я его просил.
– Ну вот, теперь полный порядок! – с удовлетворённым видом я откинулся на спину.
Потом Васюков расскажет, что благодаря моей выходке, они чуть не сорвали операцию. Такого дружного хохота операционная ещё не видела. Ржали все: Васюков, интерны, врачи. И ещё долго они не могли сосредоточиться, чтобы начать операцию.
В день операции я проснулся в приподнятом настроении. Так бывает, когда ждёшь какое-то событие. Я знал, что всё будет хорошо. Я всегда сдавал экзамены, несмотря на то, что часто не был к ним готов. И перед каждым экзаменом у меня был небольшой мандраж. Нет не ужас, а чувство, которое чем-то даже приятно. Приятный страх, когда знаешь, что, в конце концов, всё будет хорошо. Это ощущение необходимо, когда нет другого пути, кроме того опасного промежутка, который необходимо пройти. Нельзя отказаться. Ты выбираешь только упасть тебе духом, или смело и восторженно идти вперёд. Те, кто выбирает первое, дальше не пройдут, а я пока что продолжаю двигаться.
Всё проходило по тому же сценарию, что и с Мухтаром. Анестезиолог явившийся, чуть только я открыл глаза, поставил мне градусник и измерил давление. На этот раз всё было в норме (на экзамене я всегда тяну билет, который мне нужен). Уходя, он спросил, готов ли я к операции, и когда я утвердительно кивнул, потрепал меня по плечу со словами:
– Ну и молодец! Главное держи хвост пистолетом!
Сейчас он напомнил мне секунданта, который в углу морально готовит бойца к выходу в центр ринга.