Травма

Васюков перед операцией в палате не появлялся. Он, как главное действующее лицо, как строгий экзаменатор ждал где-то там за кулисами. Потом явились два интерна, которые долго корячили мою кровать на колёсах, чтобы вывезти меня из палаты головой вперёд (ох уж эти приметы). В первый раз за три недели я покинул стены тесной палаты, и теперь всё вокруг казалось новым и интересным. Мир, сузившийся до четырёх грязно-белых стен, немного раздался в стороны. Моя кровать, запряжённая интернами, с грохотом катилась по огромному пролёту отделения, и я махал рукой всем, кто встречался на пути. Я помню проплывающие мимо, улыбающиеся лица парня на костылях, двух сестричек на посту, Лариски, которая только шла на работу. Все они отвечали на мой жест и махали рукой вслед. Я чувствовал себя космонавтом, поднимающимся на борт корабля. Потом мы спустились на огромном смрадно воняющем лифте и оказались в помещении, стены и пол которого были покрыты белым кафелем. Здесь стрелочка моего страхометра начала трепыхаясь подниматься в красную зону. Интерны скрылись за большими дверями с овальными иллюминаторами, и я остался один в этом белом холодном помещении.

«В КОМНАТЕ С БЕЛЫМ ПОТОЛКОМ, С ПРАВОМ НА НАДЕЖДУ…»

«Вот он предбанник между жизнью и смертью – думал я, приглядываясь к своему отражению на кафеле. – Отсюда только два пути на лифте. Или вниз в подвал, или наверх, в свою палату». Страх набирал обороты, но двери открылись и те же интерны закатили меня в соседнее помещение. Яркий свет, слепящий глаза, не давал мне осмотреться и понять что происходит.

Аттракцион начался, пристегнитесь покрепче. Я слышал, как вокруг меня суетится много людей. Мне натирали запястья обеих рук, втыкали в них иглы, одевали на средний палец какую-то штуку по ощущению похожую на презерватив. Яркий свет внезапно померк, и я раскупорил зажмуренные глаза. Надо мной свисало круглое лицо анестезиолога.

– Как себя чувствуешь? – спросил он.

– Отлично! – я попытался улыбнуться.

– А чё так боишься то? Пульс вон зашкаливает…– я увидел в каждом стекле его очков маленькое отражение своего лица.

– Да не боюсь я…– я вдруг стал чувствовать, что мой язык еле ворочается во рту.

– Ладно, считай в обратном порядке от десяти до нуля.

Его голос стал раздваиваться, словно мы находились в пещере, или горной долине.

– Десять, девять, семь… нет восемь, семь….шесть…семь…пять…че…

Всё! Я растворился в ослепительно белом свете. Я стал белым пространством, без мыслей, без прошлого, без будущего.

Вернувшись, я ощутил себя на дне глубокого озера наполненного кроваво-красной жидкостью. Я был придавлен километровой многотонной толщей, навалившейся на меня и парализовавшей движения и дыхание. Я с огромным усилием вдыхал эту жидкость, которой были наполнены лёгкие и, тяжело выдыхал, чувствуя, как она бурлит, пузырями поднимаясь на поверхность. Нужно было как-то выбираться. Я пробовал шевелить руками и ногами, но они были словно намертво прикованы, придавлены к дну, на котором я себя обнаружил. Нужно кричать! Может кто-нибудь придёт на помощь. Вместо крика из горла выходили пузыри, которые вереницей устремлялись наверх, на поверхность озера. Иногда такое случается во сне, когда ты чувствуешь, что находишься здесь и сейчас лежащим на кровати, а над тобой нависает что-то страшное, человек, или зверь. Тебе нужно открыть глаза, нужно проснуться, чтобы что-то предпринять. Но ты лежишь не в силах пошевелить конечностями и разлепить глаза. Тогда ты начинаешь делать усилия, направленные на то, чтобы открыть глаза. Твои веки словно каменные, но ты с каждым разом пытаешься приподнять их всё выше. Наконец, глаза открываются, и ты чувствуешь, что всё пропало. Нет этой придавившей тебя тяжести, нет того, кто стоит над твоей кроватью. Дыхание снова становится лёгким и ровным. Только сердце, глубоко заснувшее вместе с тобой, теперь бешено колотится, словно заглаживая свою вину и наверстывая упущенное.

Всё было точно так, как в этих кошмарных снах. Поэтому я стал пытаться выбраться тем же способом. Мучительными усилиями, в несколько приёмов, спустя вечность, я разлепил веки. Серый потолок, стойка капельницы, огромный железный ящик с множеством экранов, на которых, словно зелёные змеи извиваются диаграммы. Противный писк. Дышать по-прежнему тяжело, словно я продолжаю оставаться под водой. Где-то слышатся шаги и голоса. Нужно привлечь внимание, нужно как-то звать на помощь. Я больше так не могу!

Я снова попытался шевелить руками, но они были примагничены к кровати. Правую ногу я вообще не чувствовал, зато левая послушалась меня и согнулась в колене. Есть! Я приподнял ногу и с силой бросил её на кровать. Потом ещё и ещё. Я со всей силы долбил пяткой по кровати и пинал душку. Наконец лицо ангела выросло надо мной. Ангелом оказался анестезиолог. Он наклонился ко мне и, заглядывая в глаза, спросил:

– Как себя чувствуешь?

Я не мог ответить на его вопрос, так как что-то засевшее в горле мешало мне дышать и говорить. Всё что я мог сделать, это потрясти головой.

– Сам дышать сможешь?